История Польши в XX веке — одна из самых трагических среди европейских стран. В 1918 году, спустя более чем сто лет после раздела между соседними державами, она вернула себе государственность. Но, как и во многих других восточноевропейских странах того времени, в Польше демократия оказалась недолговечной и быстро сменилась авторитарным режимом во главе с Юзефом Пилсудским, который провел серию репрессий против оппонентов. После смерти Пилсудского в 1935 году политическая система стала мягче, но зато был принят ряд антисемитских законов.
В сентябре 1939 году с нападения гитлеровской Германии на Польшу началась Вторая мировая война, и страна оказалась поделена между Германией и СССР. Около шести миллионов граждан Польши погибли в годы войны, среди них почти половина — евреи. С одной стороны, на протяжении всей войны действовало подпольное сопротивление немецкой оккупации; с другой, соучастие многих поляков в Холокосте остается одной из самых болезненных тем в истории страны.
По итогам войны Польша вновь стала независимой, но только формально — в реальности был установлен подконтрольной Москве социалистический режим. Несколько раз в послевоенной Польше проводилась либерализация, но в начале 1980-х годов новый глава страны, генерал Войцех Ярузельский, организовал крайне жесткие по тем временам преследования антикоммунистической оппозиции, в результате которых погибли десятки человек.
Борьба, которую вел против диктатуры независимый профсоюз «Солидарность», воспринималась как один из символов гражданского сопротивления во всем мире. И вот через 25 лет после того, как эта борьба завершилась победой, к власти в Польше демократическим путем пришла партия «Право и справедливость» (ПиС), которая в ходе своего правления ограничила полномочия судебной власти и установила контроль над общественными СМИ. Оппозиция внутри Польши и многие европейские политики восприняли эти действия как начало реставрации авторитаризма.
Именно трагические эпизоды польской истории ПиС использует для идеологического обоснования собственной политики. Международным скандалом обернулся принятый польским парламентом закон, вводящий уголовную ответственность за заявления об участии поляков в преступлениях, совершенных нацистами в годы Второй мировой войны. В самой Польше большой скандал вызвала смена руководителей Музея Второй мировой войны в Гданьске через несколько недель после его открытия — за недостаток патриотизма. Согласно новой официозной версии истории самой войны, она не закончилась в 1945 году, а продолжалась до 1989-го, когда в стране пал коммунизм. Наконец, ПиС стремится исключить из истории антикоммунистического сопротивления имя Леха Валенсы, первого лидера «Солидарности», с которым у лидера партии Ярослава Качиньского давний конфликт.
Немецко-французский культуролог Ян Ассман считает, что существуют общества с «холодной» и «горячей» памятью о прошлом. Польское (как и немецкое, и российское), безусловно, относится к последним, и именно в поисках ответа на вопрос, как современная Польша переживает свое прошлое, журналист NZZ Иво Мийнссен встретился с польским философом Анджеем Ледером, который стал героем его репортажа.
Современное польское гражданское общество создано войной и насильственным переселением народов. Неосознанное чувство вины сковывает его мышление. Варшавский интеллектуал Анджей Ледер объясняет острые политические разногласия в Польше неизжитыми, непроработанными историческими травмами. Причем амнезией страдают как национал-консерваторы, так и либералы.
В истории Польши немало темных страниц: страну оккупировали, разделяли на части, на нее нападали, ее разоряли и грабили — по прихоти великих держав. Особенно тяжелые травмы оставил период между 1939-м и 1956-м годами, когда Польша страдала под властью национал-социалистической Германии и, в меньшей степени, Советского Союза. Шесть миллионов людей — из них половина евреи — пали тогда жертвами террора. Насилие внешних агрессоров и смещение территории Польши на запад нанесли урон населению страны: его численность сократилась с 35 до 24 миллионов к моменту окончания войны. Затем последовало почти полстолетия социализма и советской оккупации.
Эти исторические испытания оставили свой след и продолжают влиять на политическую ситуацию в стране: правонационалистическая партия «Право и Справедливость» (ПиС) поднимает на свои предвыборные знамена требования репараций от Германии на сумму 800 миллиардов евро — чтобы получить поддержку своих избирателей. Отношения с Россией до сих пор окрашены недоверием и даже враждебностью. Однако самый болезненный вопрос, вызывающий ожесточенные споры, — это участие самих поляков в ужасных преступлениях прошлого. В минувшем году ПиС попыталась криминализировать любую попытку сказать, что часть ответственности за Холокост ложится на поляков. В этих спорах редко звучат полутона: одна сторона согласна видеть в истории только героев и жертв, другая настаивает на коллективной вине.
Средний класс без исторической памяти
Один из тех, кто смотрит на вещи шире, возвышаясь над групповыми интересами, — Анджей Ледер. Философ из Варшавы убежден, что понять сегодняшнюю Польшу без учета травматического опыта событий, произошедших до, во время и после Второй мировой войны, невозможно. Недавно переведенная на немецкий язык, его книга «Польша как сомнамбула» описывает последствия непроработанной и неизжитой исторической травмы: страна, как считает Ледер, пережила революцию, «зверски жестокую, навязанную извне». Но без нее не мог бы возникнуть средний класс, который сейчас доминирует в польской общественной и политической жизни. По данным ОБСЕ, к среднему классу принадлежат две трети поляков.
Ледер, в очках без оправы и с короткой седоватой бородкой-эспаньолкой, немного напоминает интеллектуала двадцатых-тридцатых годов ХХ века, периода между двумя мировыми войнами. В центре его внимания — вопрос о том, была ли у поляков какая-то свобода действий. По его мнению, в основном они ее лишились, а нападение Германии и советизацию переживали как кошмарный сон, «в котором сбывались все самые глубокие потаенные страхи».
Германский и советский террор уничтожили довоенный общественный порядок в Польше. Холокост истребил слой мелкой буржуазии в Восточной Польше, в котором евреи составляли значительную часть. Изгнание немецкого населения лишило того же слоя запад страны. Затем коммунисты покончили с крупными землевладельцами и лишили дворянство привычных доминирующих позиций. Часть поляков героически оказала сопротивление в заведомо проигранной борьбе.
Но большая часть старалась выжить — и была вынуждена уживаться с оккупантами. Для многих этнических поляков — в основном, крестьян — присвоение «брошенного» прошлыми владельцами хозяйства как раз и стало, считает Ледер, первой возможностью вернуть себе дееспособность. К тому же именно им социализм открыл возможности подняться по социальной лестнице — стать служащими, чиновниками, сотрудниками служб госбезопасности и партийного аппарата. На тех западных землях, которые стали польскими по результатам войны, выстраивалось гораздо менее иерархичное общество, утверждает Ледер. Именно там, по его мнению, результатом революции был общественный прогресс.
Но такое происхождение польского среднего класса тенью ложится на его самосознание и самоидентификацию сегодня, пишет Ледер, также работающий психотерапевтом: «Где были мои родители и деды, что они делали в те времена? Неосознанное чувство вины парализует сознание».
«Западники» и «дворяне»
Семейная история Ледера тоже отмечена печатью революции. «Моя семья — это интеллигенция и служащие, классический средний класс». Правда, типично «польской» он ее тоже не считает. Его мать выжила в войну благодаря тому, что французская семья спрятала у себя еврейскую девочку от нацистов. Дед был коммунистом и революционером, перед войной оказался в Москве и стал жертвой сталинского террора. Отец Ледера вернулся в Польшу с Красной армией в 1944 году. Благодаря армии он стал офицером и получил инженерное образование. В 1952 году, на пике сталинизма, он был арестован и два года провел в заключении.
Лишь антисемитская кампания 1968 года заставила семью Ледеров задуматься об эмиграции. Но они остались в Польше. Ледер получил высшее образование. В молодости он немало выиграл от осторожных шагов по либерализации Польши в 1970-х годах. «Многие в моем поколении побывали гастарбайтерами в Западной Европе, я сам работал санитаром и строителем, — вспоминает он. — Это, как правило, были люди с хорошим образованием. В отличие от ГДР и Чехословакии, в Польше каждый, кто не был открытым оппозиционером, мог получить выездную визу». Из-за этого прежде всего в крупных городах, формировался прозападный средний класс, который ориентировался на либеральные традиции польской интеллигенции.
Одновременно в более мелких провинциальных городах формировалась мелкая буржуазия с выраженными националистическими симпатиями. «Пока одни считали себя почти настоящими западными европейцами, другие равнялись на тех польских шляхтичей, которые отстояли Вену от турецкого нашествия». Для Ледера и то, и другое — фантазии, в которых симптоматически проявляются пробелы, оставшиеся после того, как целые классы и сословия были стерты с лица земли.
Отсюда же и раскол в политическом ландшафте: обе группы активно участвовали в движении «Солидарность», но после системного перелома 1989 года именно «западники» взяли на себя ключевую роль. Они толкали вперед рыночные и демократические реформы. По мнению Ледера, националисты и социально незащищенные группы чувствовали, что не представлены во власти; именно из-за этого провинциальный средний класс и проигравшие от модернизации сегодня выбирают ПиС. Польша становится современным обществом с острой борьбой за выбор пути, отмечает Ледер. В том, что некогда существовавший широкий консенсус рассыпался, он видит проявление демократизации — в политическую жизнь включились более широкие слои.
«Взрослеть опасно»
«Но взрослеть опасно», — добавляет он с улыбкой. Ледер не скрывает своих левых симпатий и невысоко ставит нынешнее правительство. Проводимые им судебные реформы наносят тяжелый удар демократии. Беспокойство у философа вызывает и то, что крайне правые группы находят немыслимое прежде сочувствие. Правда, правительство впервые проводит социальную политику, достойную этого названия, — но это говорит лишь о глубине провала предыдущих руководителей страны. К тому же Ледер убежден , что щедрые выплаты на содержание детей, снижение налогов и повышение пенсий происходят за счет денег, предназначенных для здравоохранения и образования. Такой щедрости не может хватить надолго.
А главное — национал-консервативная картина мира непригодна для жизни в XXI веке. «Провинциальная буржуазия мечтает отгородиться от глобальных проблем, жить спокойно, чтобы побольше симпатичных девушек и никаких гомосексуалов», — иронизирует Ледер. Во внешней политике он наблюдает ту же склонность к фантастическим сценариям, например, мечтам о том, как США помогут Польше вооружиться и стать «восточноевропейским Израилем». По его мнению, Польше необходимы самые тесные связи с Европой — иначе она неминуемо попадает под влияние России. Если история чему-то научила поляков, то только одному, считает философ: «Польша слишком мала, чтобы выстоять в одиночку. Это относится ко всем европейским странам».
