Над койкой висит портрет натурально Тараса Шевченко, певца свободной Украины. В реалиях войны есть место не только для ужаса, но и для китча. «Здесь я сплю, — слышу я голос Игоря, показывающего свое спальное место в камеру телефона, — Пан Шевченко охраняет нас». Я стою на балконе дома на Подоле в Киеве, над нами сгущаются черные тучи, вода в Днепре потемнела, приближается гроза. Внизу на улице ревут генераторы. Электричества нет — почти обыденное явление в этом измученном войной городе. 

Обстрелы без выходных

Два года назад я отправился в Украину, чтобы повидаться с друзьями и провести с ними хотя бы несколько дней. И чтобы не терять связь с местами, с которыми уже тридцать лет связана моя жизнь. Теперь я снова отправился в путь. Все это время мы оставались на связи. Как журналист и публицист я ежедневно сталкиваюсь с последствиями войны в Украине и репрессий в Беларуси. Но никогда я не мог по-настоящему прочувствовать, какова она — повседневная жизнь в городе, который почти ежедневно обстреливают. Когда ты в страхе поднимаешь глаза к небу в надежде, что и сегодня ПВО отработает на все сто. Когда ночью ты ведешь детей в бомбоубежище и поешь им песни, чтобы успокоить. Когда ты в очередной раз узнаешь о погибших на фронте друзьях или знакомых. Когда жизнь срывается с петель и ты вообще не знаешь, наступит ли какое-то завтра. 

Мне важно понять, что значит весь этот ужас, как он пожирает жизнь. Особенно сейчас, когда эта война стала для нас нормой и все больше исчезает из поля зрения. С тех пор как после успехов 2023 года ситуация на фронте для Украины стала постоянно ухудшаться, от зловещего страха не спрячешься. 

Фотография: из архива Инго Петца 

«Слава цифровым технологиям» 

Может статься, что никто из нас: ни я, ни моя жена Алеся — никогда больше не побывает в тех местах, которые стали для меня родиной, если духи авторитарного прошлого действительно победят, а Украина вместе с Беларусью исчезнут за непроницаемой стеной насилия и террора. Мы мечтали на старости лет переехать в Беларусь на берега Немана. Туда, где стоит хата моего свекра, где мы поженились, где весеннее небо, как сияющее голубое полотно, простирается над пологими пастбищами и лесами. 

Я смотрю на свой мобильный телефон как завороженный, как будто надеюсь открыть магический портал, через который смогу попасть к Игорю. Его лицо выглядит собранным, но в то же время постаревшим. Блестящие глаза, слегка напряженная улыбка. «Рад тебя видеть. Слава цифровым технологиям». Игорь рассказывает, что часть его подразделения уже воюет под Харьковом. Сам он работает в тылу над сетями связи для дронов-беспилотников. Это, вероятно, удача, что Игорь — инженер-испытатель в области информационных технологий. Но что вообще значит удача в такой масштабной войне? Я надеялся увидеться с ним вживую до того, как ему придется отправиться на боевые позиции. В начале января он написал мне, что его призвали в армию. 

Как и многих других, после того как украинское руководство пришло к окончательному выводу, что без новой волны мобилизации не обойтись. Когда я приезжал два года назад, Игорь заметил: «На войне нужен другой менталитет, нужно уметь блокировать эмоции». Тогда он этого не умел. Теперь пришлось научиться. «В конце концов, кто-то должен нас защищать, — сказал он. — Иначе скоро Украины не будет». Это, мол, совершенно нормально, ничего особенного. Я тогда сидел в своей берлинской квартире. Я бы соврал, если бы сказал, что в тот момент в полной мере понимал, о чем говорил Игорь. Это были слова из другого мира, которые, словно призрачные нити, медленно проникают в сознание, окончательно ломая твою ориентацию в пространстве, и без того нарушенную. 

Путь на фронт 

В марте Игорь прислал мне фотографии из тренировочного лагеря. Лес, по всей вероятности, где-то на западе Украины, мужчины — молодые и постарше, улыбающиеся, позирующие с оружием в руках. Однажды вечером мы созвонились. На фоне звучал хор из обрывков других разговоров. «У нас есть час на звонки. Все сидят в палатках и разговаривают с женами, детьми и другими родственниками, — рассказал Игорь. — Тут только хорошие люди. Мы учимся обращаться с оружием, проходим в том числе психологическую подготовку. На тот случай, если попадем в плен и нас будут пытать». 

К началу мая никаких вестей от него не приходило уже довольно давно. Мне было понятно, что он уже по пути на фронт. И вот я стою на балконе на Подоле. Наталия вышла ко мне. «Мне пора, — говорит Игорь, — еще куча дел. Будем на связи. Спасибо вам!» Игорь улыбается и дисплей гаснет. На серо-синем небе мелькает молния и сразу слышен гром. Мы с Наталией обнимаемся. Наступает момент болезненной тишины. 

Сложно подобрать точные слова для всего этого ужаса, в том числе для моментов, которые случаются только тогда, когда жизнь перенасыщена событиями, ставящими под угрозу само ее продолжение. Моментов боли. Моментов силы и самопожертвования. Я человек слов, я стал им. Я открыл для себя мир слов и боролся за место в нем — ребенку из рабочего класса редко подкладывают такой подарок в колыбель. Как автор я открывал непознанные нами миры Беларуси и Украины, пытался понять их сам и сделать понятными для других. Находить слова для того, что происходит в мире вокруг меня, для того, что происходит со мной самим, — вот что я сделал сутью своей жизни. Поиск координат и ясности, на которые можно опереться. И именно сейчас — в дни, когда невозможно выбраться из вихря чудовищных картин, новостей и осознания реальности, когда тяжесть отчаяния постоянно тянет на дно, — так важно бороться за язык. И каждый день за новый — чтобы открывать миры, а не закрывать их снова. 

«Аллея героев» в Буче / Фотография: из архива Инго Петца

Разорванные связи  

«Мы так хотели ребенка десять лет назад, — говорит Татьяна, — а появился он только сейчас». Мы сидим возле кафе в киевском районе Оболонь, вокруг снова грохот генераторов, в воздухе висит запах бензина. Марьян сидит в коляске, размахивает руками и смеется заливистым детским смехом. Он родился летом 2023 года. «С тех пор я почти не сплю, — восклицает Саша, его отец. — Хуже воздушной тревоги». Татьяна и Саша оба журналисты, работающие над расследованием российских военных преступлений. Оба бежали из Крыма. Саша больше не общается со своей семьей, поддерживающей путинский режим. Его мать умерла несколько месяцев назад. Никто из родных, говорит он, не написал ему, когда она заболела раком. Только после ее смерти брат сообщил об этом, написав в мессенджер.  

Разорванные связи, жизни, сбившиеся с курса и беспорядочно мечущиеся в разные стороны, — тоже одно из последствий войны. «Мои родители все еще в Крыму, — рассказывает Татьяна. — Мы очень хотим каким-то образом забрать их к себе». Сашу могут в любой момент призвать в армию. «И тогда я останусь одна, без мужа и отца. А мне еще ведь и работать как-то надо». Мужчин не хватает по всей стране — супругов, отцов, фермеров, чиновников, преподавателей. Потому что они воюют. Потому что они умирают. «Все это приводит к серьезным экономическим и социальным проблемам, — говорит Татьяна. — Плюс предстоящее повышение налогов, которое тоже необходимо, чтобы поддержать страну во время войны».  

«Увидимся, конечно», — прощается Саша.  

Непрерывные сирены 

Cемнадцать часов длится поездка ночным поездом из Варшавы в Киев. Это три украинских вагона, которые до границы в Хельме прикреплены к польскому локомотиву. Там их отцепляют и прикрепляют к украинскому локомотиву, словно это прокаженные, которых отправляют в другую реальность. «Уважаемые пассажиры, — объявляет проводник, — мы прибываем в Киев на две минуты раньше запланированного времени». Война непрерывно присутствует в повседневной жизни столицы, как бы далеко ни была линия фронта. 

Постоянно звучат сирены воздушной тревоги. А люди продолжают сидеть в кафе, не выходят из магазинов, как это предписано. Днем прилеты случаются редко. Самые опасные атаки происходят ночью. Мне повезло. Да, мне повезло. Пока я был в Киеве, не было ни одного прилета. В метро, в автобусах, на улицах — везде можно увидеть солдат и военные машины. Кажется, что на улицах меньше мужчин. Говорят, они прячутся от сотрудников ТЦК. Везде висят большие рекламные щиты, при помощи которых армейские бригады вербуют новых солдат. «Мы гарантируем три месяца военной подготовки», — читаю я на рекламе, мерцающей в поезде метро, который везет меня в направлении Майдана. Туда, где в 2013 году все началось. Сейчас, на жарком летнем ветру, там развеваются тысячи сине-желтых флажков.  

«Вам нужно на какое-то время отключиться от всего этого», — то и дело говорят мне берлинские знакомые, когда замечают, насколько мы потрясены войной и растущим уровнем репрессий в Беларуси, на родине Алеси, насколько это все изменило нашу жизнь. Как будто земля покачнулась у нас под ногами и мы размахиваем руками, пытаясь поймать равновесие и не упасть. Они, конечно, хотят нам добра — те, кто так говорят. Но как тут отключиться? — спрашиваю я себя. Просто перестать реагировать, когда друзья вынуждены бежать и спрашивают совета? Просто не отвечать, когда кто-то хочет поговорить? Просто повесить все, что внутри болит, в шкаф — как шубу, которая летом без надобности? 

И светит солнце 

В некоторых столичных супермаркетах приглушен свет, холодильники молчат, людей почти нет, не слышно музыки, которая обычно убаюкивает, пока делаешь покупки. Мне кажется, я в каком-то антиутопическом фильме-катастрофе. Только это не кино. Вечером мой друг Иван отвозит меня на Оболонь. Электричества снова нет, повсюду кромешная тьма, высотные дома спального района тянутся к ночному небу, как серо-черные ящики. С утра мы едем на стадион футбольного клуба «Оболонь». Мыкола с друзьями радостно бегает по полю, тут проходит фотосессия к его свадьбе, которая состоится уже сегодня. Мыколе дали отпуск с передовой. Взрослые мужчины — фанаты «Оболони» — дурачатся, словно школьники. И светит солнце.  

«Их просто слишком много», — произносит Саша и замолкает. Мы в центре Бучи. Здесь, на «Аллее героев», я вглядываюсь в десятки мужских лиц. Первый из них — полицейский Юрий Чабах, который хотел создать отряд дружинников, чтобы противостоять российским захватчикам. Его тело было найдено в массовом захоронении. Ему было 37 лет. Большие плакаты сохраняют память о жителях Бучи, погибших начиная с 2014 года, когда началась война на востоке Украины, и убитых во время оккупации города российскими войсками в марте 2022 года. «Я знаю здесь почти каждого, — рассказывает Саша. — Это у многих так. У нас относительно небольшой город». 

Саша почти всю жизнь прожил в Буче. Он участвовал в разных благотворительных проектах, основал интернет-издание The Bucha City. Вместе со своей небольшой командой он документирует ужасающие события оккупации, записывает истории убитых и выживших. «Ніхто не має бути забутий», — так заканчиваются многие записи на сайте проекта. Никто не должен быть забыт! Буча активно отстраивается, вырастают новые дома, асфальтируются улицы, открываются новые кафе. А на тех местах, где были найдены братские могилы или тела на улицах, стоят памятники или установлены памятные доски. Иногда еще можно встретить следы пуль или взрывов гранат. «Мы живем дальше, — говорит Саша. — Мы должны, и все». 

Изо всех сил  

Последний раз Алеся видела своих родителей четыре года назад. И это тоже связано с войной в Украине, потому что именно поддержка Путина привела к тому, что режим Лукашенко пошел на радикализацию. И до сих пор бьет изо всех сил по гражданам страны. Боясь, что люди могут снова подняться, как в 2020-м. Сотни тысяч беларусов вынуждены были бежать от этого режима — в Литву, Польшу, Грузию и другие страны, где им приходится бороться за вид на жительство, жилье и работу. Многие из них отсидели, пережили пытки или просто травмированы тем, что им пришлось все оставить, убегая, — в том числе семью и друзей.  

«Раньше, когда мы праздновали дни рождения, никогда не хватало стульев, — написала нам недавно подруга, которая все еще живет в Минске. — А сейчас мы часто празднуем поодиночке». Родители, бабушки стареют. Можно, конечно, общаться через интернет, писать друг другу, посылать фотографии, звонить по видео. Но воспоминания о прежних связях бледнеют со временем. И если кто-то из близких умирает, невозможно вернуться в Беларусь, чтобы похоронить их и погоревать с родными. Сколько нам отмерено времени, чтобы увидеться еще хоть раз? 

Инго Петц на стадионе футбольного клуба «Оболонь» в Киеве / Фотография: из архива Инго Петца

Наедине с войной 

«Детский смех вернулся», — говорит Юрий. Мы стоим перед его домом в Луцке. «Как мне его не хватало — в начале вторжения, когда семьи начали искать спасения на Западе». Жена и сын Юрия тогда тоже уехали. Четыре месяца они провели в Потсдаме. «Это было тяжелое время, я был один на один с войной».  

В городе вообще стало больше людей. «Теперь даже пробки бывают». Город, расположенный на западе Украины, бомбят редко. Но и здесь войну невозможно не заметить. «У нас много погибших, — рассказывает Юрий. — Многие из нашей области пошли воевать добровольцами. В хорошие дни приходят сообщения о двоих. В плохие — о девяти. Так мы понимаем, что на фронте сейчас настоящий ад». 

Потом мы гуляем по пешеходной зоне в центре. К нам присоединился Виктор, он служит в ПВО, сегодня он в увольнении. Мы видим, что на каком-то углу столпился народ, и подходим посмотреть, в чем дело. К микрофону подходит Александр Положинский, солист известной группы «Тартак». Сейчас начнется спонтанный концерт. Александр вернулся с фронта в родной город. Гитара запела, застучали барабаны, женщины и дети двигаются в такт мелодии. Многие знают тексты наизусть. Публика громко аплодирует. «Спасибо, что вы здесь, что вы поддерживаете нашу армию», — благодарит Александр. 

На земле стоит ящик, наполненный денежными купюрами. «На армию собирают везде, — объясняет Юрий, — на футбольных матчах, на соревнованиях по танцам. Люди сами организуют сборы. И я уверен, что от этого все наше общество улучшится, потому что мы замечаем, что мы тоже можем на что-то повлиять». 

Вечером мы в кафе, которое открыл ветеран войны. На стенах висят опознавательные знаки разных бригад и подразделений. Наливают горилку и шнапс. Виктор поднимает стопку. Грустно. Настроение прощальное. Слезы на глазах. «Пожалуйста, скажи своим, там, у себя: “Спасибо, что вы помогаете нам держаться в этой борьбе”».