В 2005 году Ангела Меркель стала первой женщиной на посту канцлера ФРГ — и была с тех пор трижды переизбрана. Министр обороны в Германии тоже женщина — соратница Меркель по ХДС Аннегрет Крамп-Карренбауэр. Означает ли такой успех женщин в политике — в особенности на традиционно «мужских» должностях, — что проблемы гендерного неравенства в Германии полностью решены? Стала ли родина Клары Цеткин и Розы Люксембург страной победившего феминизма?
На самом деле, именно с присутствием женщин на руководящих должностях в Германии дела обстоят хуже всего: Меркель и Крамп-Карренбауэр — это исключения. В Бундестаге, в советах директоров крупных фирм, в земельных парламентах женщины составляют лишь треть от общего состава. Существенные различия есть и в сфере занятости: женщины чаще мужчин работают на неполную ставку и на плохо оплачиваемых должностях. В целом, по индексу гендерного равенства Германия занимает 12-е место из 28 стран ЕС.
Возможно, самым удивительным может показаться то, что объединение Германии и уничтожение социалистической диктатуры в какой-то степени ухудшило ситуацию с равноправием полов. Во всяком случае, так считает Кристен Годси — профессор Университета Пенсильвании (США) и автор книги «Почему у женщин при социализме секс лучше. Аргументы в пользу экономической независимости». dekoder поговорил с ней о том, чего смогли добиться немецкие феминистки, а чего — нет?
2. В чем основные различия между эмансипацией в Западной и в Восточной Германии?
3. Как воссоединение Германии повлияло на права женщин?
1. Что случилось с немецким феминизмом? 100 лет назад всемирное движение за права женщин во многом формировалось немецкими активистками — Розой Люксембург и Кларой Цеткин в их числе, — а сейчас феминистский дискурс в основном экспортируется из США.
Для ответа на этот вопрос необходимо вспомнить одно фундаментальное обстоятельство. Еще в середине XIX века сформировались две ветви феминизма: либеральная и социалистическая. Либеральный феминизм всегда ставит во главу угла самореализацию и автономию. Он очень индивидуалистичен: его интересует «мое» право голосовать, «мое» сексуальное удовольствие, «мое» право работать, «мое» право не подвергаться преследованиям и домогательствам. Есть в нем, конечно, и группы повышения осознанности и тому подобное. Но в конечном счете в центре внимания всегда отдельная женщина, стремящаяся расширить свои возможности, улучшить свою жизнь и отношения.
Исторически феминизм в Германии всегда относился к другому типу, он зародился внутри или вместе с социалистическим и социал-демократическим движением. Для него всегда было важнее создание общества, справедливого для всех — в том числе и для женщин. Здесь всегда отводилась значимая роль государству и всегда продвигалась идея обобществления женского домашнего труда. Неизменным оставалось убеждение, что женщины и мужчины должны иметь в обществе равный статус и могут вносить в общественную жизнь равный вклад. В то же время это течение феминизма исходит из того, что вклад этот должен различаться в силу биологических различий между мужчиной и женщиной. Либеральные феминистки с этим не согласны, они хотят видеть мужчин и женщин равными на основании общей для людей способности мыслить.
Борьба между этими двумя течениями продолжалась на всем протяжении истории феминизма, но во время холодной войны это противостояние приобрело новый смысл. Восточная Европа, верная социалистической традиции, продолжала твердить: «У нас получилось лучше». И некоторое время американское правительство, состоящее из белых гетеросексуальных мужчин, было очень обеспокоено тем, как восточный блок мобилизовал женщин на рынок труда и тем самым повысил свою производительность.
Однако после крушения восточного блока в середине 1990-х годов американцам удалось перезапустить историю феминизма — в либеральном духе. От социалистического подхода не осталось и следа. В определенном смысле это был классический американский интеллектуальный культурный империализм. Я была свидетельницей того, как в Соединенных Штатах глубоко и широко институционализировались женские исследования. Разрабатывались учебные программы, на их основе постепенно строились аналогичные курсы по всему миру. Весь теоретический багаж был принесен из Америки, так что феминизм другого толка оказался за бортом. В 2017 году я вела курс о сексе и социализме в университете Пенсильвании. На одном из последних занятий ко мне подошла молодая женщина, студентка, и сказала: «Подумать только, я уже заканчиваю обучение, мне скоро предстоит получить диплом по гендерным исследованиям, а о Кларе Цеткин слышу в первый раз!».
2. В чем основные различия между эмансипацией в Западной и в Восточной Германии?
Во-первых, право на работу. До 1958 года женщины Западной Германии не имели права работать вне дома без разрешения мужа. В ФРГ с 1958 по 1977 год статья 1356, пункт 1 Гражданского кодекса (BGB), регулирующая разделение труда между супругами, гласила: «1] Женщина ведет домашнее хозяйство на свое усмотрение. 2] Она имеет право работать по найму постольку, поскольку это совместимо с ее обязанностями в браке и семье». Лишь в 1977 году феминистки сумели добиться исключения из закона положения, согласно которому женщина имела право работать по найму только при условии, что это не помешает ей выполнять домашние обязанности. Тем временем в Восточной Германии почти сразу после войны и в начале 1950-х годов шла мощная пропагандистская кампания по привлечению мужчин и женщин к работе с введением равных условий для тех и других.
Во-вторых, законодательство об абортах на Востоке было гораздо либеральнее. В 1972 году Восточная Германия приняла закон, самый прогрессивный в Европе, который признавал безусловное право женщины на аборт до 12-й недели беременности. Западная Германия приняла более консервативную версию такого закона в 1974 году, но на следующий год Конституционный суд признал его не соответствующим Основному закону. На практике это означало, что, согласно статье 218 Уголовного кодекса ФРГ, аборт оставался преступлением, за которое в тюрьму на 10 лет могли сесть и женщина, и врач (статья осталась со времен нацизма). Западные немцы ввели специальные комиссии, где женщина была обязана получить согласие двух врачей и пройти консультации у лицензированного специалиста. Аборты разрешались в случае изнасилования, инцеста и при угрозе здоровью матери. Врачи также могли разрешить аборт по причинам социального характера, но это куда чаще случалось на протестантском севере, чем на католическом юге Германии.
В-третьих, в Западной Германии детские сады были гораздо менее доступны. На востоке предполагалось, что каждый ребенок пойдет в детский сад, и места действительно были. До сих пор заметна разница в количестве детей до трех лет в детских садах и яслях: в 2017 году в землях на территории бывшей ГДР в ясли ходил 51% детей, а западных — примерно 30%.
И наконец, образование. В 2018 году было опубликовано исследование «Математика, девочки и социализм», в рамках которого изучался гендерный разрыв в стандартизованных тестах по математике. В нем участвовали дети из всех стран ЕС. Так вот, спустя 30 лет после воссоединения Германии на востоке разница в знаниях по математике между мальчиками и девочками все еще меньше, чем на западе.
3. Как воссоединение Германии повлияло на права женщин?
Однажды в Штутгарте я познакомилась с одной женщиной, она работает в издательском бизнесе. И она мне сказала: «Знаешь, своей карьерой я обязана женщинам из Восточной Германии. В Штутгарте не было детских садов. После объединения восточные немки появились у нас, начали рожать и организовывать детсады, так что мой ребенок пошел в сад, а я сумела сделать карьеру». Можно сказать, что объединение помогло равноправию женщин в Германии, потому что две разные модели феминизма встретились, и внезапно им пришлось находить общий язык.
Но объединение Германии как таковое чуть было не уперлось в проблему законодательства по абортам. Очень трудно было гармонизировать очень разные законы — консервативный западный и либеральный восточный. Договор об объединении предусматривал превалирование законов Западной Германии, и женщины Восточной Германии страшно возмутились. За две недели в июле 1990 года более 100 тысяч человек подписали петицию к министру здравоохранения с требованием сохранить восточногерманский закон. В итоге западногерманское законодательство все равно победило, и теперь все женщины тоже должны проходить так называемую «консультацию для беременных в конфликтных ситуациях» в специальных центрах с государственной лицензией. Без свидетельства о прохождении такой консультации прервать беременность невозможно.
В то же время переход к капитализму в таких странах как Венгрия, Восточная Германия, Чехия привел к появлению законов и правил, ведущих к возвращению женщин из трудовой жизни в семью. Женщины теряли работу — и им было предложено сидеть дома, заняться йогой и домашним хозяйством.
4. Вы бы назвали сегодняшнюю Германию феминистской страной? Удалось ли здесь ликвидировать гендерное неравенство?
Германия, несомненно, отличается и от Соединенных Штатов, и от бывших социалистических стран. Немецкие женщины не сталкиваются с такой дискриминацией, как женщины в других развитых странах. У вас нет столь очевидного реакционного отката в гендерных вопросах, который мы видим, например, в Болгарии, Польше или Венгрии — если не смотреть на законы. И все же я думаю, что сохраняется невероятный перекос в сфере заботы. Именно на женщинах лежит львиная доля заботы о детях и о пожилых, а также все то, что можно назвать общественной заботой. По статистике ОЭСР, немецкие женщины выполняют в день до 242,3 минут неоплачиваемой работы по дому, а мужчины — до 150,4 минут. Значит, на долю женщины приходится на 10,72 неоплаченных рабочих часа в неделю больше. В год это 557,5 часов.
Немецкий подход предполагает, скорее, изменения сверху. Например, начиная с 2016 года, 30% мест в советах директоров ряда крупнейших акционерных обществ Германии должны занимать женщины. Другой пример — попытки на законодательном уровне заставить муниципалитеты гарантировать места в детских садах. В Германии есть такие партии, как СДПГ и «Левые», а значит, есть кому продвигать эти элементы социализма в экономике и в домашнем хозяйстве. Правила и практики, существовавшие в ГДР, сама история Восточной Германии, можно сказать, не дают немецким политикам забыть о себе — а политики других стран Восточной Европы не отягощены этими напоминаниями и пошли гораздо более правым популистским курсом.
5. Ваша самая нашумевшая книга называется «Почему у женщин при социализме секс лучше». Что нам делать, чтобы секс у нас был так же хорош, как при социализме?
Во-первых, нужно поддерживать общественные движения, направленные на обобществление труда заботы. Недостаточно привлечь мужчин к помощи по дому. Это классический прием либерального феминизма: чтобы уравнять в бытовых и карьерных возможностях мужчин и женщин, якобы нужно добиться, чтобы мужчины больше времени проводили в уходе за детьми или чаще готовили обед. Наверное, это неплохое краткосрочное решение, и есть данные, подкрепляющие эту идею. В Германии проведено долгосрочное исследование 1338 гетеросексуальных пар, живущих вместе пять или больше лет. Исследование показывает, что пары чаще и с бо́льшим удовольствием занимаются сексом, если им кажется, что домашняя работа распределена более равномерно. Но в долгосрочной перспективе я считаю, что нам нужно радикально расширить мыслительные перспективы и думать за рамками гетеросексуальной, патриархальной нуклеарной семьи. Дети, особенно в странах со стареющим населением, — это общественное достояние, ценный вклад в общество, они — будущие работники и налогоплательщики. Забота и ответственность за этих детей не должна полностью лежать на плечах родителей. Недостаточно менять динамику индивидуальной ответственности — необходимо строить общество, которое более доброжелательно относится к семьям и оказывает им более существенную поддержку.
Во-вторых, мы живем в эпоху неолиберального капитализма, который пытается монетизировать наши эмоции, сделать наши увлечения и наше внимание товаром. А если тебе платят за эмоциональную реакцию, то твоя способность выражать чувства свободно, по любви, снижается. Так что главный способ улучшить нашу сексуальную жизнь — это не позволить превратить себя в товар. Не позволить сделать свои чувства, влечения, сексуальность еще одним полем, в котором капитал работает над повышением рентабельности. Нам нужна, скажем так, аффективная автономия от рынка — наши чувства должны быть независимыми от рыночных условий. Эти наши ресурсы требуют защиты. Вот смотри: ты со своим партнером решаешь провести день под одеялом. Стоимость этой транзакции стремится к нулю. Вмешательство рынка тут не требуется. Нужны кровать, белье, возможно, одеяло — но, главное, вы можете просто проваляться в постели от обеда до ужина, и капиталистическая экономика ничего на этом не заработает.
Текст: Полина Аронсон
25.09.2020
