Вы будете автоматически перенаправлены на страницу спецпроекта ... Если этого не произошло, нажмите, пожалуйста, здесь.
Вы будете автоматически перенаправлены на страницу спецпроекта ... Если этого не произошло, нажмите, пожалуйста, здесь.
«Самая выдающаяся личность за всю историю беларуской культуры» — писал о нем известный славист Арнольд Макмиллин1. Франциск Скорина (белар. Францыск или Франці́шак Скарына, 1470–1551) был первым из восточных славян, кто освоил книгопечатание. Им двигала революционная идея: познакомить «простых людей» с Библией, написанной доступным языком. С Библии Скорины в истории беларуской литературы начинается эпоха Возрождения. Мастерски написанные Скориной предисловия к собственным изданиям до сих пор читаются с интересом, а его стихи — это настоящее новаторство. В духе Нового времени свои работы он подписывал совершенно нескромным образом: его имя красными заглавными буквами выведено на титульном листе Священного Писания. В некоторых экземплярах можно встретить даже гравюру с его собственным портретом в качестве иллюстрации.
Скорина играет важную роль в культурной идентичности беларусов, поскольку он родом с территории этой страны. Но он стал знаковой фигурой и для многонациональной Литвы, ведь именно здесь ровно 500 лет назад, в 1522 году, он положил начало книгопечатанию в Вильнюсе и во всем Великом княжестве Литовском. Кем же был Франциск Скорина?
Быть может, в Скорине следует видеть прежде всего человека действия и предпринимателя: скорее Иоганна Гутенберга, чем Мартина Лютера; скорее печатника, чем реформатора; больше книготорговца, нежели поэта. В 1500 году его родной Полоцк был процветающим торговым городом. Родившийся в семье купца, Скорина, в отличие от Лютера, не был священнослужителем и никогда не изучал богословие. Он прошел обычное для того времени обучение «свободным искусствам» (закончив университет в Кракове в 1506 году), затем получил степень магистра. Обучение шло на латыни, но до этого он, скорее всего, посещал и школу, где изучал кириллицу и церковнославянский язык. В 1512 году Скорина получил степень доктора медицины в Падуе, в одном из лучших итальянских университетов своего времени2.
Не будучи ученым-богословом, Скорина менее чем через пять лет после завершения докторской диссертации опубликует собственное печатное издание Библии, реализовав проект невероятного масштаба. По его мнению, Священное писание «важно не только для докторов», а для всех и каждого. Прежде всего, он имел в виду православных восточных славян.
Воплощая в жизнь свою идею, Скорина проявил себя как настоящий европеец, без каких-либо предубеждений черпая нужные ему знания из разных культур, не обращая внимания на противостояние конфессий и политические конфликты.
Причем работа над изданием Библии, принесшая Скорине славу, заняла относительно небольшую часть его насыщенной жизни. Интенсивные занятия книгопечатанием продолжались лишь с 1517 по 1525 год, и то с перерывами. Он не мог похвастаться ни знатным происхождением, ни духовным званием, а потому вынужден был самостоятельно зарабатывать на жизнь и занялся более прибыльными делами. Был, например, лекарем и секретарем вильнюсского епископа (возможно, уже в 1523, оставаясь им до 1535 года). С 1529 по 1530 годы он находится при дворе герцога Альбрехта Прусского. А в 1532 году — попадает в польскую тюрьму в Познани из-за долгов умершего брата3.
Где-то между 1525 и 1533 годами он, вероятно, побывал в Москве, предприняв неудачную попытку открыть для себя новый рынок. Об этом свидетельствует письмо короля Польши и Великого князя Литовского Сигизмунда II Августа с жалобой на то, что Библии «на рус(с)ком языке», напечатанные подданным его отца, были уничтожены в Москве по приказу царя. Что за подданный это мог быть, как не единственный в те времена восточнославянский печатник Скорина?4
Печатное дело Скорины началось и достигло наивысшего расцвета в Праге. В 1517–1519 годах в арендованной мастерской с впечатляющей скоростью из-под станка выходили книга за книгой «Бивлии руской». Каждая часть представляла собой отдельное издание, но можно было и объединить все книги в единое собрание. Первой была издана Псалтирь, затем Книга Иова, за ними последовали прочие ветхозаветные «учительные книги». На них, по-видимому, был наибольший спрос: Псалтирь считается самой популярной литературой того времени — это и справочник на любой случай жизни, и молитвенник, и сборник стихов в одной книге. По псалмам ученики осваивали чтение кириллицы. Позже пражская типография напечатала и книги из других частей Ветхого Завета: некоторых из Пророков, книги Царств, а между ними — Пятикнижие Моисея. Вместе с книгой Бытия был выпущен общий титульный лист и обширное предисловие.
Книгопечатание было, конечно, командной работой: с наборным ящиком и с прессом работали другие люди. Оформление «Бивлии руской» — иллюстрации, выполненные по ним ксилографические клише, декоративные орнаменты, украшенные буквицы — тоже заслуга не одного только Скорины. Неизвестно, делал ли сам мастер эскизы, по которым позже за границей были изготовлены кириллические типографские литеры7. Умели ли его пражские сотрудники читать кириллицу? Правил ли кто-то его рукописи или вносил коррективы при наборе?
Рассматривая страницы этих изданий, которые теперь оцифрованы и общедоступны8, глядя на знаменитый портрет Скорины на титульном листе, можно заметить повторяющиеся символы, которые по-прежнему остаются загадкой для исследователей. До сих пор окончательно не установлено, что скрывается даже за самым известным изображением из этой книги — сочетанием солнца и луны: какие факты биографии в нем, возможно, зашифрованы, что оно символизирует. В любом случае, это своего рода фирменный знак Скорины. Чешский исследователь Илья Лемешкин недавно расшифровал другой элемент: оказывается, комбинацию (кириллических!) букв МЗ на знаменитом портрете следует читать как цифры! Значит, в 1517 году, когда был создан этот портрет, Скорине было 47 лет, и выдвигавшиеся ранее предположения необходимо скорректировать на 10-20 лет. «Каракули» в трех картушах у нижнего края изображения — это тоже искусно переплетенные буквы. Из них складываются имя, фамилия и ученая степень Скорины9.
В начале 1520-х годов Скорина покинул Прагу и занялся печатным делом в Вильнюсе. Вторую (и последнюю) свою книгу в столице Великого княжества Литовского он выпустил в 1525 году. Туда вошли Деяния Апостолов и Послания Апостолов — своего рода продолжение «Бивлии руской», в которую были включены только книги Ветхого Завета. Однако гораздо интереснее первая книга, вышедшая в новой мастерской: «Малая подорожная книжка» была издана в 1522 году, ровно 500 лет назад, и стала первой печатной книгой в Великом княжестве вообще. Юбилей этого издания отмечается в 2022 году, в первую очередь в Беларуси и Литве. Однако из-за нападения России на Украину совместных мероприятий будет меньше, чем планировалось10.
Как и Библия Скорины, «Малая подорожная книжка» представляет собой собрание отдельных изданий, которые можно было приобрести по одному. Вместе они образуют своего рода универсальную духовно-просветительскую книгу. Полная версия включала переизданную Псалтирь, молитвы и изящные гимны (два из них сочинены самим Скориной), а также календарные книги. В результате получился увесистый сборник небольшого формата, который, несмотря на объем более 700 страниц, легко помещается в дорожную сумку. Единственный полностью сохранившийся экземпляр сейчас хранится в Копенгагене11.
В 1535 году Скорина, вероятно, вернулся в Прагу. Его последняя известная нам должность — садовник в Пражском Граде на службе у будущего императора Фердинанда Габсбурга. Скончался Скорина примерно в 1551 году, причем в Богемии.
Для литературного канона и беларуской коллективной памяти фигура Скорины сегодня очень важна. Ему воздвигнуты памятники, его именем названы улицы и школы. Однако так было не всегда. Ученые, заставшие советскую эпоху, отмечают, что значение Скорины в СССР долгое время преуменьшалось, чтобы не затмевать достижения другого первопечатника, Ивана Федорова, который начал печатное дело в Москве в 1564 году — на несколько десятилетий позже Скорины.
В атеистическом СССР необходимо было замалчивать и тот факт, что своей главной миссией Скорина считал предоставление как можно большему количеству людей доступа к слову Божьему. Кроме того, имя «Франциск» или «Францискус», которым он подписывался, фактически свидетельствовало о принадлежности к католической и, следовательно, польской культуре. Это воспринималось как проблема, поскольку для советской исторической политики польская и полонизированная знать, а также католическая церковь, были врагами12. Ситуация изменилась в 1988–1990 годы, когда беларуская историческая наука отмечала (ошибочно датированное) 500-летие Скорины: к юбилею были приурочены новые публикации, сборники источников и монографии. Одновременно с этим, благодаря гласности и перестройке, пошатнулись и насильственно навязанные идеологические скрепы.
Помимо официальной политики памяти БССР, которую правильнее было бы назвать политикой забвения, существовали и другие дискурсы: антикоммунистически настроенная беларуская диаспора нашла в Скорине, «уроженце Беларуси», важный ориентир для собственной идентичности. Основанный в 1951 году в Нью-Йорке Белорусский институт искусств и наук выбрал портрет Скорины в качестве своего логотипа. Белорусская библиотека в Лондоне также носит имя Франциска Скорины13.
Сегодня Скорина прочно занял свое место в официальной беларуской культуре памяти, но отношение к нему по-прежнему неоднозначное. Так, в 1995 году главная магистраль беларуской столицы была (вновь) переименована: Проспект Франциска Скорины стал называться Проспектом Независимости. Годы ушли на то, чтобы согласовать установку монументального памятника Скорине перед Национальной библиотекой в Минске. Это ведь настоящая квадратура круга — вписать свободомыслящего европейца Скорину в систему ценностей, которую пропагандирует устремленный в советское прошлое режим Лукашенко14.
Впрочем, культ Скорины в рядах сегодняшней беларуской национальной антилукашенковской интеллигенции тоже не лишен издержек. Люди стремятся увидеть в Скорине патриота, тесно связанного со своей «беларуской» родиной и с родным языком. О нем обычно говорится в превосходной степени, что искажает представление о достижениях Скорины и о его творчестве не меньше, чем идеологические установки советской эпохи.
В действительности филологическая наука до сих пор не имеет однозначных ответов даже на основополагающие вопросы, касающиеся фигуры Скорины. Например, можно ли считать его полноценным переводчиком Библии? Ведь в отличие от Лютера он переводил не оригинальный текст, а чужие переводы (причем иногда это были переводы даже не со второго, а с третьего языка), и пользовался при этом разными вариантами текста в качестве источников. Отсюда следует и другой вопрос: в какой мере он следовал источникам на церковнославянском языке? Или же вдохновлялся чешскими переводами? А может быть, он просто с умом переработал все имевшиеся в его распоряжении источники? Действительно ли Скорина переводил на народный язык? Или же язык «Библии руской» — это, на самом деле, лишь упрощенный церковнославянский? Лингвисты идут еще дальше и задаются фундаментальным вопросом: имеет ли вообще в книгах Скорины смысл разграничивать народный язык и церковнославянский — или же он использовал нечто стилистически среднее между ними?15
Неверно было бы называть достижением Скорины перевод Библии на народный язык и придание «древнебеларускому» нового статуса. Для самого Скорины, вероятно, многие из тех вопросов, над которыми сегодня работают исследователи, большого значения не имели, а его собственные высказывания на этот счет противоречивы. Поэтому можно легко ошибиться в трактовке даже самых базовых фактов: например, такое понятное название, как «Бивлия руска», казалось бы, говорит о том, что речь идет о «русскоязычной» Библии в современном смысле. На самом же деле, для издания Скорины больше подойдет название «Рутенская Библия», «Руськая Библия» или даже «Восточнославянская Библия». Он использовал прилагательное с корнем «рус» в самых разных значениях. Ключевая цитата из предисловия, где Скорина сам характеризует используемый им язык, только добавляет путаницы: «рускыми словами а словенскым языком» — звучит бессмысленно. Пока что лучшая интерпретация принадлежит лингвисту Н. Б. Мечковской. Она обращает внимание на то, что понятие «слово» в то время имело также значение «письмо, буква». Следовательно, «Библия руска» была напечатана рускими/восточнославянскими буквами на церковнославянском языке.
Действительно, начертание кириллицы у Скорины очень специфично и, конечно, отличается от «латинского» и «польского» алфавитов. Данные лингвистики говорят о том, что Скорина, как минимум, сильно ориентировался на церковнославянский16. Пока ученые ведут обо всех этих вопросах оживленную дискуссию, в научно-популярных заметках по-прежнему встречается множество нелепых суждений и интерпретаций.
Одно можно утверждать с уверенностью: в творчестве этого европейца и космополита мы видим оригинальный синтез достижений православной и латинско-католической культур. Благодаря этому Скорину действительно можно считать настоящим визионером, оставившим свой след в истории культуры целого региона.