Движение Black Lives Matter (BLM), дискуссии о пересмотре колониального прошлого Запада, а также споры о современном институциональном расизме стали фоном для новых дебатов об истории в Германии. Главной темой стала политика Германской империи в ее африканских и тихоокеанских колониях. Сама по себе жестокость этой политики ни у кого не вызывает вопросов (так, в 1904–1908 годах немецкие войска практически истребили племена гереро и нама в Юго-Западной Африке, на территории сегодняшней Намибии) — проблемы начинаются в тот момент, когда кто-то заговаривает о том, что эти злодеяния были преддверием Холокоста, и особенно если сравнивает их друг с другом. Часть общественных деятелей и историков тут же восстают против таких сравнений, видя в них попытку оспорить одну из ключевых максим исторической памяти об уничтожении европейских евреев — беспрецедентный характер этого преступления.
Немецкий писатель и историк Пер Лео ищет в этом споре новую перспективу, актуальную для сегодняшнего дня. По его мнению, прямолинейно понятая идея, будто Холокост не имел ни аналогов, ни прецедентов, превращает его в своего рода изъян истории — не только ужасный, но и удивительный. Между тем современники тех событий хорошо знали, что такое геноцид, и, более того, отлично понимали, что попытка уничтожения целого народа жестоко нарушает любые нормы морали и политики. В этом они мало отличались от нас. И тем не менее допустили Холокост. Насколько современные немцы хорошо усвоили этот урок? «декодер» публикует расшифровку программы с участием Пера Лео на радио Deutschlandfunk.
Холокост — это чудовищное и беспрецедентное злодеяние. Пожалуй, именно эта фраза в огромной степени определяет коллективную память немцев. Но она же может мешать разбираться с историческими и психосоциальными корнями Освенцима, предупреждает историк Пер Лео. Он призывает мыслить более глобально и изучать феномен Холокоста и памяти о нем в более широком ракурсе.
35 лет назад берлинский историк Эрнст Нольте развязал бурную дискуссию, сравнив — в форме риторических вопросов — Холокост, то есть организованное нацистами промышленным способом массовое убийство европейских евреев, с советской системой ГУЛАГа. Философ Юрген Хабермас расценил это как «ревизионизм» и преуменьшение немецкой вины.
Нельзя поставить точку
Целый год на страницах газет и в письмах в редакцию ученые, журналисты и писатели вели так называемый «спор историков». Консервативные историки, поддержавшие Нольте, поставили вопрос: до какой степени исследование деяний нацизма может или должно уйти в прошлое, — и это вопрос, безусловно, имел немалое политическое звучание. Даже тогдашний канцлер ФРГ Гельмут Коль говорил о «благе позднего рождения» как аргументе в пользу своей идеи о «духовно-нравственном развороте», который позволил бы больше не тащить на себе бремя вины за Холокост.
Безуспешно, говорит историк Пер Лео на радио Deutschlandfunk: «На этот вопрос был дан однозначно отрицательный ответ. События прошлого не должны и не могут быть преданы забвению. Тогда сторонникам Хабермаса удалось сказать это четко и ясно, наперекор тенденции к нормализации национальной истории».
Допустимы ли сравнения с Холокостом?
В последний год мы все чаще становились свидетелями дискуссий, которые напоминают нам о том времени. Это не только попытки преуменьшить серьезность нацистских преступлений со стороны АдГ, вроде слов ее лидера Александра Гауланда о том, что 12 лет нацистского режима были «всего лишь каплей птичьего помета» в тысячелетней германской истории. По мере того как преступления Германии в бывших африканских колониях и на тихоокеанских островах все активнее проникают в немецкое историческое сознание, социологи и историки, в числе которых влиятельный теоретик постколониализма Акилле Мбембе, громче и громче заявляют, что эти преступления сопоставимы с теми, что были совершены под знаком свастики.
Мбембе, конечно, не стремится — как Гауланд сегодня или Нольте в 1980-х — к преуменьшению вины Германии. Тем не менее реакция на его выступление была ожесточенной: посыпался град обвинений в антисемитизме и ответных — в расизме.
Стоит ли считать релятивизмом попытку указать на связь между расистской идеологией, эксплуатацией и систематическими убийствами в колониальную эпоху и при гитлеровском режиме? Публичное обсуждение этого вопроса уже получило название «спор историков 2.0».
Существует ли «спор историков 2.0»?
В новой монографии «Слезы без скорби» (вышла в свет в июле 2021 года) Пер Лео тоже вспоминает дебаты 1986 года, но скептически относится к чрезмерно поспешным аналогиям между тогдашними и сегодняшними дискуссиями. Большую разницу историк усматривает в изменении национального самосознания. В 1980-х годах оно было «весьма однородным и сосредоточенным на национальной истории», считает он.
Более чем за 30 лет, прошедших после «спора историков», выросло несколько поколений, «которые биографически и мировоззренчески сформированы уже не наследием Третьего рейха», — доказывает Лео.
Миграция открывает новые перспективы
Германия теперь официально считает себя страной, открытой для иммиграции. Лео подчеркивает рост миграции главным образом среди мусульман и арабов. Но он также упоминает еврейскую миграцию из бывшего Советского Союза и из западных стран, а также молодых израильтян, которые именно в стране нацистских преступников нашли свой новый дом. Немало внимания он уделяет и внутринемецкой миграции бывших граждан ГДР.
«Эти неоднородные группы придерживаются разных точек зрения на историю вообще и на эпоху нацизма в частности, — говорит Пер Лео. — Задача сейчас в том, чтобы они вступили в конструктивный диалог, а возможно, даже в спор». Но без специальной подготовки и значительных усилий добиться этого не удается, констатирует историк.
Пример тому — попытка в дискуссиях о социально-психологических процессах, приведших к Освенциму и другим злодеяниям, свести вопрос к уникальности этих преступлений. Это явное упрощение. «Меня беспокоит не то, что делается упор на исключительности нацистских преступлений, а то, с какой легкостью заглушаются попытки разговора о связи колониальной истории с нацизмом».
Небольшая, но принципиальная разница
Лео также скептически относится к формуле «Never again» («Никогда больше»). В этом он следует Ханне Арендт, которая многие десятилетия назад говорила, что и в моральных категориях своего времени Освенцим «казался совершенно недопустимым».
Разница может быть небольшой, но решающей. «Я думаю, мы все согласны, что нацизм несет ответственность за преступления против человечества в масштабах, о которых до этого никто никогда не помышлял. Но признать тот факт, что и тогда существовали принципы, cогласно которым эти действия нельзя было назвать ничем иным, кроме зла и лжи, — совсем не то же самое, что просто заявить: “Это случилось и не должно повториться никогда”».
«Самообман и лицемерие в осмыслении прошлого»
Такой подход фиксирует нас на тяжелом историческом событии и создает «боязнь повторения» — некую культуру памяти, в которой доминирует страх. Но страх не бывает хорошим советчиком. «Куда полезнее, чем говорить о необъятном и нерешаемом “Больше никогда”, было бы продолжать изучать тот период», — отмечает историк.
Но именно это затруднено «теорией беспрецедентности». В этом способе осмысления прошлого «очень много самообмана и лицемерия», здесь есть «тенденция встать на “праведную сторону истории”, упиваться гордостью состоявшегося демократа и навсегда перестать задаваться вопросом, какое отношение лично ко мне имеет нацизм».
Это пробуждает дух протеста. Соавтор книги «Mit Rechten Reden» («Как говорить с правыми») полагает, что это порождает весьма удобный для «новых правых» аргумент, и они умело его используют.
Больше спорных тезисов, больше глобальных перспектив
То, что поначалу может показаться провокацией, атакой на «теорию беспрецедентности», Пер Лео воспринимает как попытку расширить и сделать более глобальными изучение Холокоста и культуру памяти о нем. Лео видит удачный пример такого подхода в речи президента Германии Франка-Вальтера Штайнмайера в день памяти о вторжении вермахта в Советский Союз: «Он акцентировал внимание на жертвах среди мирных советских граждан. Это существенно помогало осмыслению событий».
Вслед за историком Питером Новиком Лео считает, что, изучая прошлое, мы не должны бояться разнообразия возможных углов зрения: «Если мы действительно хотим учиться у прошлого, то оно должно предстать в своей полноте и запутанности. Если же мы будем ждать от него только вдохновляющих нас посланий, то ничему не научимся», — говорит Лео.
«Эта довольно парадоксальная формулировка мне очень нравится, потому что обучение здесь понимается как процесс. Когда проясняется различие между настоящим и прошлым, тогда начинается и продуктивная работа над историей».
