Вид на совещательную комнату в командном пункте «Волчье логово» после взрыва 20 июля 1944 года // Фотография © Bundesarchiv, Bild 146-1972-025-12 / CC-BY-SA 3.0, CC BY-SA 3.0 DE, via Wikimedia Commons

Нет никаких сомнений, что 20 июля, в 80-ю годовщину неудавшегося покушения на Гитлера, все венки будут возложены, все торжественные речи произнесены. Так происходит из года в год, и за обыденностью подобных мероприятий подчас забывается, что официальное признание этой памятной даты далось с большим трудом. Долгое время говорить о ней не хотели даже политики. 20 июля 1944 года всегда было неудобным днем и болевой точкой немецкого самосознания — ведь покушение на Гитлера разрушило сказку об обманутом, ничего не ведавшем народе и показало, что всегда был другой путь. 

Согласно последним исследованиям, непосредственно в подготовке переворота участвовали около двухсот человек, а широкая сеть сторонников заговора насчитывала несколько тысяч. И все же борцы Сопротивления составляли лишь незначительное меньшинство среди 65 миллионов немцев. Они пожертвовали собой ради того, чего их соотечественники в большинстве своем не желали и что даже после 1945 года еще долгое время не воспринимали как ценность.  

Потребовались годы, чтобы «изменники родины» превратились в героев, по крайней мере официально. И с какого-то момента память о заговоре против Гитлера обрела влиятельных сторонников. В частности, потому что содействовала реабилитации консервативных групп и традиций, репутация которых была подпорчена связью с национал-социализмом. 20 июля стало главным свидетельством существования «другой Германии» и подтверждением того, что не все немцы были нацистами. Это было выгодно и для международного реноме Германии, и для восстановления самооценки немецкого общества. 

События 20 июля 1944 года пришлись ко двору еще и потому, что среди их участников были профессиональные военные, политики и высокопоставленные чиновники. Это позволило реабилитировать ту самую старую элиту, поддержка значительной части  которой в свое время обеспечила Гитлеру пост рейхсканцлера. В первые послевоенные годы в ФРГ предпочитали не вспоминать, что изначально, за много лет до взрыва бомбы в «Волчьем логове», Сопротивление национал-социализму организовали коммунисты, социалисты и социал-демократы. Память об этом не соответствовала повестке консервативного канцлера Конрада Аденауэра, в правительство которого входили несколько бывших членов НСДАП. 

В то время стояла задача интегрировать в новую демократическую систему миллионы бывших членов партии НСДАП, нацистских чиновников и сочувствующих. 20 июля 1944 года было для Аденауэра доказательством немецкой праведности. Которое дало всей ФРГ возможность заняться перевооружением, а конкретно бундесверу, созданному в 1955 году, — моральное право заявить о разрыве с вермахтом, хотя его личный состав, вплоть до офицерского корпуса, был набран из прежней гитлеровской армии. А еще такая установка помогала идеологически обосновать альянс со странами Запада и дистанцироваться от ГДР, где частью официальной партийной доктрины была память именно о коммунистическом сопротивлении. 

«Где они были в 1933-м?» 

20 июля подарило, в первую очередь, немецкой аристократии столь желанную возможность обмануть саму себя и общественность ФРГ относительно своих просчетов и интриг. В 1954 году Теодор Хойс произнес речь о «христианском дворянстве немецкой нации», объединившемся с социалистами и профсоюзными деятелями во имя заговора. На юбилее 1969 года Карл Цукмайер подчеркнул «особую роль» дворян в движении сопротивления: не считая, мол, «нескольких удручающих исключений», «практически все знатные немецкие фамилии можно найти в рядах борцов и жертв Сопротивления». 

Действительно, число дворян среди заговорщиков и в их ближайшем окружении было велико. Доля аристократии в населении Германии составляет лишь 0,15%, и при этом каждый второй участник заговора 20 июля 1944 года имел дворянское происхождение. Однако дело здесь не в том, что немецкое дворянство в принципе находилось в оппозиции к национал-социалистическому режиму, о чем с большой охотой заявлял дом Гогенцоллернов после войны. В действительности все было наоборот. Знать не только не встала на пути национал-социализма, но и, напротив, в массе своей его поддержала, связав с Гитлером определенные надежды и получив в лице многих своих представителей существенную выгоду. В итоге к 1944 году высшие гражданские управленческие должности и, главное, командные посты в вермахте занимали в основном дворяне. Потому они и были единственными, кто мог хоть как-то противостоять власти и войне.  

Попытка переворота провалилась главным образом потому, что нечистая совесть мучила совсем немногих

Историк Штефан Малиновски задает в связи с этим справедливый вопрос: «Где все они были в 1933-м?» А были они, образно говоря, на «Дне Потсдама», где под всеобщее ликование, с имперской помпой и под прусскими флагами была окончательно похоронена демократия. 

Не все аристократы восхищались Гитлером. Несмотря на согласие по многим вопросам, у дворян были и свои предрассудки против национал-социалистов. Однако вызваны они были, в первую очередь, классовым высокомерием, а не фундаментальным неприятием. Во всяком случае, в сопротивлении практически никто из дворян не участвовал. И буквально единицы, как Адам фон Тротт цу Зольц, смогли распознать преступный характер режима с самого начала. Только с 1933 по 1935 годы число офицеров дворянского происхождения увеличилось почти в три раза. Среди высших чинов СС доля дворян составляла в среднем 14%, а среди обергруппенфюреров — 18,7%. «Типичный аристократ, — констатирует историк Генрих Август Винклер, — в годы Третьего рейха был не борцом сопротивления, а опорой системы». 

Единицы, подобно Трескову, Штауффенбергу и Шуленбургу, в итоге присоединились к активному Сопротивлению, осознав свою причастность к возвышению Гитлера и, вероятно, сочтя собственным долгом устранить его. Вместо распространенного и прекраснодушного определения «бунт совести» Малиновски назвал это «бунтом нечистой совести». В итоге попытка переворота провалилась главным образом потому, что нечистая совесть мучила совсем немногих. В частности, брать ответственность на себя не захотел генералитет, большую часть которого также составляли дворяне. 

И если немецкое Сопротивление в целом называют «Сопротивлением без народа», то нужно сказать и о том, что в нем оказалось лишь незначительное меньшинство от всей немецкой знати. До самого конца они боролись «против подавляющего большинства [...], державшегося за сделку с национал-социалистическим государством несмотря ни на что». После того как мятеж потерпел неудачу, председатель Товарищества немецких дворян поспешил заверить Гитлера в своей преданности. И даже брат Шуленбурга, офицер Альбрехт фон дер Шуленбург, в письме к Гиммлеру старался как можно сильнее дистанцироваться от «человека, который когда-то был братом». В письме подробно перечислялись военные заслуги семьи, а события 20 июля названы «позором, который этот негодяй своим участием в величайшем дьявольском преступлении в истории Германии навлек на нас и на память о своем отце и погибших братьях». 

Графиня и другие уважаемые господа 

Однако благодаря тому, что в списке убитых заговорщиков было много фамилий с приставкой «фон», и, конечно, благодаря доблестному образу блестящего графа Штауффенберга после войны все же возобладал миф о том, что 20 июля 1944 года было последним героическим восстанием дворянства, которое с самого начала разошлось с Гитлером. 

Решающую роль в этом сыграла умершая в 2002 году графиня Марион Дёнхофф, которая, будучи журналисткой, всю жизнь боролась за этот миф и сыграла ключевую роль в его формировании и распространении. 

Дёнхофф дружила со многими заговорщиками, а с некоторыми из них ее объединяли и родственные связи. Она поддерживала контакты с кружком Крейзау и группой Гёрделера. Хотя непосредственного участия в планировании переворота она не принимала, но неоднократно передавала сообщения иностранным дипломатам и помогала связываться участникам заговора в Берлине и Восточной Пруссии, где находилось ее имение. После войны она чувствовала ответственность за сохранение памяти об убитых друзьях и посвятила этой задаче большую часть своей журналистской деятельности — сначала в качестве редактора, а затем и главного редактора газеты DIE ZEIT, в числе издателей которой она оставалась до конца жизни.  

Ее бесчисленные статьи, книги и публичные лекции привели к почитанию 20 июля и к полной реабилитации участников тех событий. Тем же занимались также другие друзья и родственники погибших, но графиня, будучи авторитетным публицистом, сыграла здесь неизмеримо более важную роль, чем, например, Аннедора Лебер, вдова Юлиуса Лебера. Сразу после войны та тоже публиковала статьи, нацеленные на то, чтобы переломить враждебность населения. В 1947 году основала издательство Mosaik, которое располагалось в помещениях угольного предприятия, принадлежавшего ее мужу. Основными темами издательства стали политика и просвещение. В 1950-х годах вместе с Вилли Брандтом и историком Карлом Дитрихом Брахером она выпустила иллюстрированный двухтомник с фотографиями участников сопротивления из всех слоев общества и биографическими очерками о них. В отличие от Дёнхофф, которая всегда делала акцент на 20 июля 1944 года, Аннедора Лебер в этом портретном двухтомнике стремилась отдать должное всем формам оппозиции и группам противников Гитлера. Ее книги «Совесть восстает» и «Совесть решает» были весьма успешными, но Лебер умерла уже в 1968 году — когда западногерманские историки только начинали обращать внимание на противников режима за пределами «командных высот» (Моммзен).  

Графиня Дёнхофф пережила Аннедору Лебер на 34 года и, пока шла официальная героизация, помогла сделать так, чтобы 20 июля стало олицетворением сопротивления, затмившим собой остальные формы борьбы с национал-социализмом. Даже в 1997 году она все еще писала, что ни в одной другой стране мира «ведущие представители нации не шли на такие большие жертвы во имя морали, справедливости и свободы». 

Статуя, установленная на месте убийства графа фон Штауффенберга и других заговорщиков в Берлине / Фотография © IMAGO / Winfried Rothermel

Возвращение Пруссии 

Почти шесть десятилетий через все ее аргументы и рассказы пролегал один и тот же лейтмотив. Так, в 1974 году Дёнхофф писала, что перечень заговорщиков выглядит словно «список членов некоего высшего ордена», в котором были представлены «все группы элиты». Вполне понятно — и не в последнюю очередь в силу происхождения самой Дёнхофф, — что она всякий раз подчеркивала роль знати, особенно прусской: «Это было будто новым воплощением духа Пруссии [...], очищенного от всех извращений». Перед тем как Пруссия канула в Лету, в последней главе ее летописи были перечислены все «великие имена прусской истории», писала Дёнхофф, такие как Йорк, Лендорф, Шуленбург, Шверин.  

Только вот Пруссия никуда не делась. Например, в 1970-е годы наблюдалось настоящее прусское возрождение, которое увенчалось крупной выставкой в [Западном] Берлине в 1981 году. На ней, абсолютно в духе Дёнхофф, прославлялась романтизированная «старая Пруссия» до образования рейха в 1871 году, где, судя по многочисленным сопроводительным материалам, невозможно было обнаружить каких-либо причин для подъема национал-социализма. Среди «десяти высших руководителей этой банды преступников», то есть во главе Третьего рейха, не было ни одного уроженца Пруссии! Мятежники 20 июля, утверждала Дёнхофф в интервью DIE ZEIT в 1994 году, были «настоящими пруссаками». А Гитлер, этот «циник из Австрии», на самом деле «не имел с Пруссией ничего общего». 

Но дело в том, что и среди участников восстания были далеко не только уроженцы Пруссии. Штауффенберг и Хофакер, например, были родом из Вюртемберга, Остер и Ольбрихт из Саксонии, а Мертц — из Баварии. Для Дёнхофф эта дилемма разрешалась следующим образом: такие добродетели, как терпимость, честь и гражданственность, объявлялись типичными прусскими качествами, которыми наделялись все действующие лица 20 июля. По меткому выражению историка Экарта Конце, «другую Германию» она превратила в «другую прусскую Германию». Ни в одной из своих книг или статей Дёнхофф не упоминает о том, что ее братья очень рано вступили в НСДАП. Никоим образом не касается она и бесславной роли консервативной, зачастую аристократической элиты в развале республики и пособничестве нацистскому режиму. С помощью 20 июля, названного ей «восстанием совести», она восстанавливала честь дворянства. Раз за разом показывая, что именно прусские аристократы были основными организаторами переворота, она выстраивала логическую связь с непорочной якобы историей Германии до 1933 года. 

«Колокола Потсдама» 

Насколько успешными были усилия Дёнхофф и тех, кто высказывал схожие с ней мнения, свидетельствует проект восстановления гарнизонной церкви, сыгравшей важнейшую роль в событиях Дня Потсдама 1933 года. Во время войны эта церковь сильно пострадала, а затем в 1968 году по указанию главы ГДР Вальтера Ульбрихта — взорвана. В 1984 году подполковник Макс Клаар, командовавший батальоном в Изерлоне (Северный Рейн-Вестфалия), основал Общество бывших военнослужащих «Колокола Потсдама» (Traditionsgemeinschaft Potsdamer Glockenspiel e. V.). Эта некоммерческая организация смогла собрать необходимые пожертвования и восстановить колокола церкви. 17 июня 1987 года во дворе казармы в Изерлоне состоялась праздничная церемония их передачи 271 десантному батальону. Под конец церемонии командир батальона Клаар сказал, что восстановление колоколов — это, помимо прочего, еще и дань памяти восставшим 20 июля 1944 года, «большинство из которых были пруссаками». Поскольку многие пожертвования поступили от ветеранов вермахта, на некоторых из 40 колоколов были отлиты названия бывших частей и подразделений. Принц Луи Фердинанд Прусский, глава рода Гогенцоллернов, получил право на собственный колокол. Еще семь колоколов посвящались «потерянным восточным территориям»; на одном из них была изображена Германия в границах 1937 года. 

После воссоединения Германии основатель «Колоколов Потсдама» Клаар совместно с Институтом Пруссии обратился к бранденбургским политикам с просьбой восстановить гарнизонную церковь. Несмотря на очевидно правые устремления обеих организаций, их членов и сочувствующих, социал-демократическое руководство Потсдама согласилось на сотрудничество и приняло в дар восстановленные колокола. 14 апреля 1991 года, в годовщину разрушения церкви в результате бомбардировок союзников по Антигитлеровской коалиции, карильон с колоколами был торжественно представлен публике. Во время церемонии «Его Императорское Высочество» произнес приветственную речь, оркестр бранденбургской полиции исполнил сочиненную им музыку, а двое молодых людей размахивали прусскими имперскими флагами, и никого это не смущало.  

Несмотря на очевидно правые устремления организаций, их членов и сочувствующих, социал-демократическое руководство Потсдама согласилось на сотрудничество

Несколько месяцев спустя останки прусских королей Фридриха Вильгельма I и его сына Фридриха II, чьи могилы раньше находились в гарнизонной церкви, были с большой помпой и при участии канцлера Коля перезахоронены в склепе дворца Сан-Суси. Восстановление гарнизонной церкви поддерживали высокопоставленные деятели ХДС/ХСС: Рихард фон Вайцзеккер, Эберхард Дипген, Манфред Вёрнер и Фридрих Циммерман, которые были в числе жертвователей. Казалось, что Пруссию можно без особых проблем сделать частью идентичности берлинской республики. Недавно была торжественно открыта перестроенная башня, а завершение строительства церкви запланировано на конец 2025 года. 

«Источник молодости Гогенцоллернов» 

Воспользовавшись мифом о непогрешимости прусской аристократии, свою близость к Сопротивлению провозгласил даже дом Гогенцоллернов. На самом же деле члены этого семейства изначально боролись против республики и были сторонниками национал-социалистического движения. Особенно кронпринц Вильгельм Прусский: еще в 1932 году он призывал голосовать за Гитлера, в День Потсдама, нарядившись в гусарскую форму, принимал парады рейхсвера, СА, СС и «Стального шлема», а его брат принц Август Вильгельм вступил в отряды штурмовиков. 

В поисках харизматичного лидера, который мог бы временно править Германией после успешного свержения режима, заговорщики национал-консервативных и монархических взглядов, например Карл Гёрделер и Йоханнес Попитц, обратились к сыну бывшего кронпринца, Луи Фердинанду Прусскому. Дальше предварительных разговоров дело не пошло, и к июлю 1944 года эта идея давно не рассматривалась, тем более что ее решительно отвергли остальные участники заговора. Помимо этого, ни один из Гогенцоллернов не продемонстрировал никакого интереса к поддержке оппозиции. 

Зато после войны 20 июля стало своеобразным «источником молодости» (Малиновски) для нового, демократизированного образа Гогенцоллернов. Уже в начале 1950-х годов Луи Фердинанд позиционировал себя как проницательного человека, видевшего Гитлера насквозь и регулярно принимавшего участие в конспиративных встречах заговорщиков. Борцы Cопротивления, говорил он, не раскрыли его имя даже под пытками — их «верной дружбе до самой смерти» он был якобы обязан жизнью. 

Когда в 2019 году разгорелись споры вокруг требования Гогенцоллернов вернуть принадлежавшие им дворцы и сокровища, их адвокат заявил, что люди, «к сожалению», часто забывают о том, что этот род «поддерживал связь с движением Сопротивления». Кронпринц Вильгельм якобы даже был «избран главой государства». О том, что сам кронпринц и его сын Луи Фердинанд с самого начала были в «тесном контакте с политической оппозицией», заявлял в 2001 году и сегодняшний глава семейства принц Георг Фридрих Прусский. Его дед якобы участвовал в оппозиционной деятельности, рискуя своей жизнью и будущим своей семьи. Доказательств этому нет, зато существуют десятки фотографий, документов и показаний свидетелей, которые доказывают близость представителей Гогенцоллернов к нацистскому режиму тех времен. Судя по всему, больше не в силах отрицать это и действующий глава семейства, ранее подававший в суды против исследователей, журналистов и публицистов, выступавших с критикой Гогенцоллернов. В марте 2023 года он объявил, что отзовет все иски и требования о компенсации, чтобы пригласить к «открытой дискуссии». По его словам, кронпринц Вильгельм «явно стремился сохранить близость к нацистскому режиму» и поэтому «не может считаться ориентиром» для дома Гогенцоллернов. 

Могут ли герои быть не безупречными? 

Во всем этом прослеживается давнее стремление к однозначности трактовки событий 20 июля 1944 года. Для кого-то речь идет о патриотах, чьи убеждения не вызывают сомнений; кто-то, напротив, считает, что чествовать их совершенно неуместно, поскольку офицеры из военной оппозиции и сами были восторженными национал-социалистами. В зависимости от точки зрения исторические факты порой игнорируются, а иногда — наоборот, преувеличиваются, как будто оппоненты руководствуются принципом «все или ничего». Всем нам нужны безупречные герои, рыцари без страха и упрека. И хотя Штауффенберг, Тресков, Шуленбург и Герсдорф таковыми явно не были, их либо осуждают как нацистов, либо объявляют святыми покровителями демократии и Федеративной Республики Германия. 

Критичные потомки нередко упускают из виду, что для признания преступного характера нацистского режима и собственной причастности к нему людям этого социального класса необходимо было преодолеть целый ряд внутренних барьеров. Им пришлось набраться мужества, чтобы нарушить присягу. Сегодня мы не можем даже представить, насколько судьбоносным был этот поступок. В то же время возводить их в ранг символов сопротивления — значит игнорировать тот факт, что они принадлежали к тому социальному классу, который, как выразился в 1943 году профсоюзный лидер Вильгельм Лёйшнер, «усадил Гитлера в седло» и долгое время институционально поддерживал его. 

Им пришлось набраться мужества, чтобы нарушить присягу. Сегодня мы не можем даже представить, насколько судьбоносным был этот поступок

С другой стороны, им действительно удалось вырваться за рамки своего времени и социальных установок. Они осмелились противостоять своим соотечественникам, начальству и коллегам, а зачастую даже родным — и даже спустя 80 лет это заслуживает всяческого уважения. Однозначная интерпретация здесь будет неуместна. Тем не менее попытки найти ее предпринимались не один раз: пропаганда ГДР отвергала участников событий 20 июля 1944 года как реакционеров, а в ФРГ они, напротив, приобрели статус неприкасаемых героев светлой стороны. Объединяющий всех миф о создании новой страны был призван стереть из памяти те факты сотрудничества консерваторов с национал-социализмом, которые в ГДР активно использовались для критики Запада. После войны различные влиятельные группировки и отдельные лица были заинтересованы в таком оправдании и старались его добиться. 14 лет правления ХДС под руководством Аденауэра создали структурные и идеологические условия для закрепления соответствующего нарратива в общественном сознании, а многочисленные политики-христианские демократы в дальнейшем способствовали его воспроизводству.  

Полузабытое Сопротивление левых  

То, как мало известно об участниках заговора из числа гражданских, в особенности из левых кругов, — не случайность, а результат последовательных попыток консерваторов присвоить все лавры своим единомышленникам. А еще — необъяснимой пассивности СДПГ. А ведь социал-демократы могли бы гордиться такими именами, как Пауль Лёбе, Адольф Райхвайн, Вильгельм Лёйшнер, Юлиус Лебер или Карло Мирендорф. И хотя в рядах партии после 1945 года оставалось еще немало выживших противников и противниц нацистов, СДПГ держалась в тени и вела себя так, словно боится излишнего внимания.  

Когда в 1957 году бывший участник Сопротивления и узник концлагеря Карл Ибах, арестованный еще в 1933 году, решил выдвигаться от социал-демократов в Бундестаг, ему запретили в ходе предвыборной кампании упоминать, что он руководит Ассоциацией граждан, подвергшихся нацистским преследованиям. Рут Дафт, дочь борца социал-демократического Сопротивления, однажды емко сформулировала, что в СДПГ ждали, «пока все умрут», прежде чем заняться собственной историей. Так левые уступили ХДС инициативу в деле создания нарратива, а там с самого начала знали, как этим воспользоваться. Как писал в 1986 году историк-консерватор Михаэль Штюрмер, будущее остается за теми, кто способен «заполнить память, дать определения и интерпретировать прошлое». И поскольку левые не справились с тем, чтобы предложить свое видение, в общественной памяти до сих пор доминирует консервативный взгляд на 20 июля 1944 года — как на подвиг совести одного-единственного знатного офицера, к которому присоединились другие представители военной аристократии. Только им одним достало мужества противостоять режиму в отчаянной попытке освободить немцев от банды преступников, которые привели страну к катастрофе. 

Будущее остается за теми, кто способен «заполнить память, дать определения и интерпретировать прошлое».

Увековечив таким образом «восстание совести», можно было забыть, что речь шла не о поступке отдельного человека или небольшого кружка консерваторов, и главное — что оппозиция до и после 1933 года концентрировалась в совершенно других слоях общества. В послевоенной историографии левое сопротивление, особенно коммунистическое, оставалось на периферии или открыто дискредитировалось, что косвенно повлияло на политическую культуру ФРГ и имело далеко идущие последствия, наблюдаемые до сих пор.  

Современный вид на бывший командный пункт вермахта «Волчье логово», где 20 июля 1944 года было совершенно покушение на Гитлера / Фотография © Martha de Jong-Lantink/ Flickr/ CC BY-NC-ND 2.0 

Забытое Cопротивление женщин и «обычных людей» 

Где-то на обочине оставалась и память о женщинах, участвовавших в Сопротивлении. Большинство немцев слышали только о Софи Шолль, чья сестра Инге Айхер-Шолль всю жизнь боролась за сохранение памяти о своих убитых родственниках. Нельзя сказать, что попытка переворота 20 июля 1944 года считается мужским поступком безосновательно, но она стала таковой только потому, что женщины не допускались до службы в армии и, в подавляющем большинстве случаев, до высших должностей в любых государственных учреждениях, на административной и дипломатической службе. Однако это не означает, что женщины не участвовали в заговоре: многие из них знали обо всем от мужей и были для них незаменимыми ближайшими и самыми доверенными людьми. Некоторые из них принимали и непосредственное участие в подготовке переворота, доставляя письма или выполняя секретарскую работу, как например Маргарете фон Овен, Эрика фон Тресков и Нина фон Штауффенберг. Юристки Фрея фон Мольтке и Марион Йорк фон Вартенбург работали в кружке Крейзау над планами переустройства Германии после Гитлера; экономистка Эльфрида Небген, поддерживавшая контакты с профсоюзными активистами, предоставила укрытие Якобу Кайзеру после неудачного покушения и тем самым спасла жизнь будущему федеральному министру. 

Историки до сих пор не могут сказать, почему ни одна из женщин, связанных с событиями 20 июля 1944 года, не была казнена, однако как заговорщицы и доверенные лица они подвергали себя не меньшему риску, чем их мужья. При том, что почти все женщины, входившие в «Красную капеллу», разоблаченную в 1942 году, были приговорены к смерти, в том числе Милдред Харнак, Либертас Шульце-Бойзен и Мария Тервиль. Их имена столь же малоизвестны, как и биографии многих других участниц и участников Сопротивления, особенно из числа коммунистов, чтить память которых в ФРГ не приветствовалось.  

«История всегда больше, чем просто история, — утверждает исследовательница Фрауке Гейкен, написавшая книгу о женщинах в рядах Сопротивления. — Историю кто-то пишет». Так, когда речь заходит об оппозиции Гитлеру, обычно демонстрируют портрет Штауффенберга, а не берлинского еврея-коммуниста Герберта Баума. Незадолго до начала войны он и его жена Марианна организовали группу Сопротивления, к которой позже присоединились подневольные труженики с заводов Siemens. С помощью подпольных газет и листовок они протестовали против войны и привлекали внимание к несправедливости и преступлениям. В мае 1942 года группа совершила поджог антисоветской пропагандистской выставки «Советский рай» в берлинском [парке] Люстгартене и была раскрыта. 

А ведь еще было много — хоть и все равно недостаточно — мужчин и женщин, пытавшихся по мере возможности спасать евреев, рискуя собственной жизнью. После выхода в 1993 году фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера» широкая аудитория, по крайней мере, узнала, что такие люди существовали. С 2018 года в Мемориальном центре немецкого Сопротивления [в Берлине] им посвящен отдельный этаж. 

Сопротивление так называемых «простых людей»  не имело никакого шанса на то, чтобы разрушить систему

20 июля 2022 года министр экономики Роберт Хабек из партии «Зеленых» стал первым политиком, упомянувшим в своей торжественной речи такую героиню. Хедвиг Поршютц из Берлина во время войны прятала в своей крошечной квартире четырех евреек, трое из которых выжили. Чтобы прокормить себя и остальных, она вынуждена была заниматься проституцией и продавать талоны на мясо на черном рынке. В октябре 1944 года ее приговорили к полутора годам тюрьмы за «преступления против военной экономики и скупку краденного», и этот срок она отбывала до конца войны.  

Берлинские чиновники не увидели оснований признать ее жертвой преследований со стороны национал-социализма и рассматривать защиту еврейских женщин как акт сопротивления, «поскольку данные действия не были направлены на борьбу с режимом», говорилось в обосновании. Кроме того, приговор 1944 года якобы свидетельствует о ее «низком моральном и этическом уровне». В итоге решение чрезвычайного нацистского суда сохранило юридическую силу, и лишь в июне 2011-го прокуратура Берлина отменила его. К тому времени Хедвиг Поршютц уже давно не было в живых: она умерла в нищете в доме престарелых в 1977 году. 

«Против ограниченности, насилия и нетерпимости»  

Сопротивление так называемых «простых людей» — рабочих, дезертиров, уклонистов, укрывателей евреев и евреек — не имело никакого шанса на то, чтобы разрушить систему. Эти люди, если бы и хотели, не могли не то, что убить Гитлера, но даже нанести хоть сколько-нибудь серьезный ущерб режиму. Соответственно, понятие «сопротивления», разработанное в ФРГ при подготовке закона «О компенсации», оказалось неприменимо к большинству из них. Те, кто боролся с фашизмом, будучи коммунистами, тем более не могли рассчитывать на какое-либо признание своих заслуг на Западе. 

Но и 20 июля как якобы общий день памяти всего немецкого движения Сопротивления на всем протяжении истории выкручивают, ретушируют, обворовывают. То превращают в часть мифа об основании ФРГ и ее армии. То в коллективное алиби, когда речь заходит о прошлом, которое нам бы хотелось поскорее забыть. То делают пропуском в НАТО и способом отмежеваться от ГДР. То используют, чтобы демонизировать коммунизм и оправдать консервативную политику.  

В итоге осталась только потерявшая всякий смысл легенда о «покушении Штауффенберга на Гитлера». Восторжествовал удобный консерваторам нарратив, согласно которому, несмотря на все провалы, ошибочные выборы и катастрофы последних примерно ста лет, они всегда были на правильной стороне. Фигуры участников и участниц событий 20 июля 1944 года служат главным тому подтверждением.  

При этом главной особенностью этого заговора было как раз обратное — преодоление идеологических границ. Ни один из участников не назвал бы этот план своим и только своим, даже Штауффенберг. Все понимали, что шанс на успех есть лишь в том случае, если все будут действовать сообща. Работая вместе над общей целью, эти люди сумели сблизиться друг с другом, несмотря на множество политических, человеческих и социальных различий. Известны слова Юлиуса Лебера о том, что ради свержения нацистского режима он «заключил бы договор и с дьяволом». В итоге он тесно сдружился со Штауффенбергом, который, в свою очередь, хотел видеть будущим канцлером именно Лебера, а не национал-консерватора Карла Гёрделера. 

Главной особенностью заговора 20 июля 1944 года было преодоление идеологических границ

В один только кружок Крейзау вокруг Гельмута фон Мольтке и Петера Йорка фон Вартенбурга входили представители самых разных взглядов. А объединившись с социалистами и социал-демократами, оппозиционно настроенными военными и группой Гёрделера, они стали открыты еще большему количеству идей — и наоборот, смогли поделиться своими мыслями с другими. По многим вопросам споры сохранялись, но все же участники заговора достигли принципиального согласия. Об этом свидетельствует подготовленная декларация, которую Людвиг Бек, выбранный на пост главы государства, должен был зачитать по радио после успешного переворота. В качестве невысказанного наследия путча 20 июля 1944 года осталось это важнейшее качество демократии — готовность к терпимости и компромиссу. Оно могло бы и по сей день служить ярким ориентиром для всех, не будь погребено под бесчисленными попытками политической апроприации. 

Как писал незадолго до казни Гельмут Джеймс фон Мольтке, всю свою жизнь он «боролся против [присущего немцам] духа ограниченности и насилия, отсутствия свободы, высокомерия, [...] нетерпимости и абсолютной, безжалостной последовательности, нашедшего свое выражение в национал-социалистическом государстве». Как и прочие участники заговора, он погиб в надежде, что однажды эти качества немецкого духа будут заменены более благотворными. Или хотя бы искоренены. 

«Новые правые» присваивают 20 июля

Тем позорнее то, что память о Cопротивлении сегодня захвачена правыми и ультраправыми, которые пытаются трактовать и использовать ее в своих целях. Например, 20 июля 2016 года фракция АдГ в парламенте земли Саксония-Анхальт возложила венок к мемориалу Хеннинга фон Трескова в Магдебурге. На ленте было написано «Да здравствует святая Германия». В 2018 году в Гессене АдГ начала свою предвыборную кампанию 20 июля мероприятием «Сопротивление сегодня? От графа Штауффенберга до статьи 20 (4) Основного закона». А в 2019 году, в 75-ю годовщину покушения на Гитлера, в пресс-релизе федерального совета АдГ было сказано, что партия чтит память «отважных патриотов», которые, рискуя жизнью, «пытались спасти честь нации». Их образы, заявила партия, по сей день напоминают о необходимости «противостоять всем формам экстремизма и диктатуры». 

Многие «новые правые» даже не пытаются скрыть свою антидемократическую позицию, однако прямо претендуют на память о 20 июля 1944 года. Например, члены движения идентитаристов, считающие себя приверженцами «исторического наследия Клауса фон Штауффенберга» заявляют, что «герои того дня» — яркий пример «неспособности примириться, когда беда угрожает чему-то, что по праву принадлежит тебе». 

Участники демонстрации движения PEGIDA, выступавшего против массовой миграции в Германию из мусульманских стран, с флагами России и немецкого движения Сопротивления. Дрезден, 13 апреля 2015 года / Фотография © Metropolico.org, CC BY-SA 2.0, via Wikimedia Commons

Сопротивление национал-социализму переосмысливается как сопротивление демократической системе, которую теперь называют «диктатурой». В 2019 году популярность приобрел стикер с надписью «Меркель у власти дольше Гитлера — а штауффенбергов не видно». На демонстрациях правых сегодня можно увидеть флаг, в 1944 году придуманный борцом Сопротивления Йозефом Вирмером для постгитлеровской Германии. Флаг этот продается на Amazon с артикулом «Немецкое сопротивление Штауффенберга». Новая трактовка символов и грубое искажение исторических фактов — часть стандартной риторики правых, которую они преподносят все более уверенно, ведь и общественный дискурс в целом значительно сместился в соответствующую сторону. Недавнее «Исследование средних слоев общества», опубликованное Фондом Фридриха Эберта, показало, что правые и антидемократические взгляды стали вполне уже приемлемыми для среднего класса. Об этом убедительно свидетельствуют и недавние видеоролики с нацистскими куплетами из ночного клуба на острове Зюльт и из школы-интерната «Луизенлунд». 

«Ничто не уходит в прошлое, все остается в настоящем и в любой момент может снова стать будущим», — сказал однажды Фритц Бауэр. Современные тенденции в политике, к сожалению, доказывают его правоту — и служат предостережением для всех, кто действительно хочет защитить демократическое наследие 20 июля.