Агрессия против Украины заставила многих исследователей и публицистов говорить о том, что Россия в недостаточной мере «проработала» свое колониальное прошлое, а также и политические преступления советского режима против собственного народа. Но как должна выглядеть эта «проработка»? Образцом в этом отношении многие годы считается Германия.
Само слово «проработка» (нем. Aufarbeitung) применительно к историческому прошлому стало использоваться в ФРГ через несколько лет после падения национал-социализма. В 1959 году философ Теодор Адорно прочел лекцию о восприятии Освенцима и других нацистских преступлений под названием «Что означает проработка прошлого» (нем. “Was bedeutet: Aufarbeitung der Vergangenheit”). В отличие от первоначальной денацификации, «проработка» подразумевает широкое изучение и дискуссию об ответственности отдельных социальных групп и общества в целом за преступления нацистского режима. Вопрос «Где ты был эти 12 лет?» был одним из центральных в ходе революции 1968 года, и позже играл огромную роль в переоценке ценностей всего немецкого общества. После воссоединения Германии началась также «проработка» партийной диктатуры в ГДР. Все активнее немцы «прорабатывают» и историю своего колониализма.
Исторический опыт Швейцарии существенно отличается и от немецкого, и от российского: она не была страной-агрессором, в ней не существовало диктатуры. И тем не менее темные стороны знала и ее история, и они касаются прежде всего насилия в отношении уязвимых групп в собственной стране — то есть именно того, что сейчас делает режим Владимира Путина по отношению к ЛГБТК-сообществу, к своим политическим оппонентам, во многом — к нерусским этническим группам. В случае Швейцарии это была принудительная стерилизация людей с инвалидностью, изъятие детей из семей, считавшихся социально неблагополучными, а также фактически покупка детей из незападных стран для усыновления и удочерения. Считается, что в 1930-1980-е годы различным насильственным мерам «социального характера» в Швейцарии подверглось от 50 до 60 тысяч человек, порядка 80% — подростки и мужчины. Одна из причин, почему это было возможно, состояла в швейцарском федерализме и высокой степени независимости местной власти — региональные чиновники действовали фактически бесконтрольно.
На общенациональном уровне страна официально отказалась от этой политики только в 1981 году — и со временем она стала темой широких общественных дискуссий. Так же, как и роль Швейцарии во Второй мировой войне.
Газета NZZ рассказывает, как идет проработка прошлого в Швейцарии — в обществе, которое десятилетиями привыкало к мифологизации собственной истории.
Массимо Бьонди долго ждал извинений. Почти все детство и юность он провел в приюте, куда попал по решению администрации Цюриха. Его били, держали взаперти и называли преступником. Воспитатели издевались над ним, но цюрихский опекун убеждал: «Все не так уж плохо».
Потребовалось более полувека, чтобы Бьонди, которому уже 78, смог получить документальное свидетельство о причиненных страданиях. Лишь в сентябре прошлого года администрация Цюриха официально попросила прощения у жертв принудительных мер социального обеспечения. После чего официально объявила о начале проработки истории городской социальной политики. Это произошло через десять лет после того, как аналогичные шаги были предприняты на национальном уровне. И более чем через сорок лет после прекращения самой практики принудительных мер в Швейцарии.
Этот шаг соответствует духу времени: запрос на изучение истории, как и призывы к ее проработке, есть сегодня не только в Цюрихе. Случаи сексуализированного насилия, испытания лекарств на людях, подозрительные усыновления иностранных детей, участие в работорговле: вот уже несколько лет Швейцария сталкивается с самыми сложными страницами своего прошлого — и это хорошо.
Стремление к проработке прошлого говорит об окончательном разрыве с мифологизированным всепрощающим взглядом на историю Швейцарии, который доминировал до 1990-х годов. Теперь возникла уникальная возможность наконец-то развить то, чего так не хватает этой стране, — независимую культуру проработки прошлого. В центре которой стоят продуктивные дебаты и обучение во имя будущего.
Страна без культуры памяти
Долгое время в современной Швейцарии не было ничего, что можно было бы назвать культурой памяти. Впрочем, и то, что есть сейчас, этого названия порой не заслуживает.
После Второй мировой войны целый ряд журналистов и публицистов не раз критиковали закоренелую швейцарскую самомифологизацию. Альфред Хеслер («Лодка полна»), Никлаус Майенберг («Расстрел изменника Эрнста С.»), Мариэлла Мер (с текстами о своей юности «Дети проселков») и другие пытались заставить говорить о том, чего тогда не хотели ни политики, ни историки, — то есть о темах, ставивших под сомнение привычную самооценку Швейцарии. Они затрагивали роль Швейцарии во Второй мировой войне и те самые принудительные меры социального обеспечения. Но вместо того чтобы поблагодарить первопроходцев, их заклеймили как людей, которые выносят сор из избы.
Настоящие перемены в политике памяти произошли только в 1990-х годах под давлением из-за рубежа. Швейцарию критиковали за обращение с «невостребованными активами» евреев, ставших жертвами Холокоста. Созданная в связи с этим Независимая экспертная комиссия «Швейцария – Вторая мировая война» и полемика вокруг ее итогового доклада дали стране импульс для поиска своей культуры проработки истории.
С тех пор на повестке дня стоят вопросы о том, что делать с так называемым «тяжелым» прошлым: забыть и молчать дальше — ведь, в конце концов, история и так служит прежде всего для назидательных анекдотов, рассказываемых на съездах в Альбисгютли? Или использовать его, чтобы внушить будущим поколениям чувство ответственности за все, что совершили их предки?
То и другое — ерунда, но именно это — два полюса, между которыми идут дебаты о политике памяти.
Уроки прошлого
Первой попыткой преодолеть эту пропасть стал созыв второй в швейцарской истории Независимой экспертной комиссии в 2014 году. Комиссия занялась темами, которые на протяжении десятилетий оставались «белыми пятнами» в истории современной Швейцарии: сомнительной с юридической точки зрения практикой ухода за десятками тысяч «девиантов» в домах престарелых, медицинских учреждениях и психиатрических отделениях, продолжавшейся до 1980-х годов.
Бывшие «контрактные дети», жертвы насильственной стерилизации и «дети проселочных дорог» стали активными участниками этого процесса и превратились в общественных деятелей. Они позаботились о том, чтобы исторические исследования не теряли связь с сегодняшней реальностью.
Сегодня их судьбы широко известны — о них рассказывается в кино, в учебниках, на выставках. Одно за другим стали появляться все новые и новые исследования на эту тему, и цюрихский проект — лишь самый свежий пример. Вместо того чтобы закрыть эту тему, общество расширяет дискуссию.
Ожесточенные, но важные споры о полномочиях Ведомства по защите интересов детей и взрослых без этой исторической перспективы были бы иными. Не случайно центральной фигурой этих дебатов стал предприниматель Гвидо Флюри, бывший воспитанник детского дома.
И цюрихский закон о самоопределении, гарантирующий людям с ограниченными возможностями широкие права, и продолжающаяся модернизация психиатрии также напрямую связаны с тем, какого прогресса за последние десять лет удалось достичь в проработке прошлого.
Еще предстоит извлечь уроки в других областях, таких как уход за больными или принудительная госпитализация, при которой человек может быть помещен в психиатрическое отделение против своей воли. И хотя эти дискуссии пока не принесли конкретных результатов, уже сейчас ясно, что без исторической перспективы и трезвого взгляда на ошибки прошлого здесь не обойтись.
Тщательный исторический анализ принудительных мер социального обеспечения — столь показательный пример именно потому, что это не привело ни к конфликтам, ни к ощущению, что страница перевернута, а скорее к новому осознанию проблемы. К пониманию, как быстро в Швейцарии может быть забыт основополагающий принцип свободы. И какую позорную роль в этом могут сыграть власти.
Как работает проработка — и как не работает
Не во всех сферах проработка прошлого идет так же успешно, как в случае с принудительными мерами социального обеспечения. Слишком часто проекты по изучению истории по-прежнему рассматриваются просто как завершение дискуссии — или же в них ненадлежащим образом смешиваются научные исследования и политика. Да и сторонники некритичного взгляда на историю, идеализирующие прошлое своей страны, по-прежнему крепко держат оборону.
Для всех участников процесса проработка прошлого остается рискованным мероприятием. Соответствующие институты должны обсуждать вопрос вины, но не тонуть в нем. Историческая наука должна дать слово пострадавшим, но не путать исследовательскую деятельность с активизмом. Не следует бояться четких трактовок и в то же время необходимо дать ясно понять, что именно историки установить уже не в силах.
Самое главное — не допустить предвзятости. Когда остается впечатление, что результаты исследований предопределены политикой, проработка прошлого заканчивается, даже не начавшись. В этом случае качество исследований теряет значение: закрадывается подозрение, результатам перестают верить, и начинается конфликт.
Репутация Цюриха в этом отношении неоднозначна. Так, в 2021 году власти решили на всякий случай убрать с домов в Старом городе надписи «Mohrenkopf» («Голова мавра»), которые были сочтены расистскими. Это было сделано без какой-либо исторической экспертизы — словно было заранее ясно, каким будет результат.
Итог: ненужный скандал с участием политиков, защитников архитектурных памятников и историков, продолжающийся даже после завершения исследовательской работы. Вместо того чтобы использовать эти надписи и их изучение как повод для открытой общественной дискуссии, чиновники, по сути, предопределили ее результат. Лишь бы скрыть сложное прошлое — примерно так это выглядело.
Пока все возмущались, интересные результаты научного исследования оказались просто не замечены.
Нельзя повторить эту ошибку теперь — при исторической проработке социальной политики города: сначала необходимо достичь единого мнения относительно исторических фактов и лишь затем извлекать уроки для актуальной политики. Исторические исследования при этом могут содержать критику и быть для кого-то неудобными, но нельзя обращаться с прошлым, словно идет суд.
И самое главное — не ставить целью достичь всеобщего согласия. История Швейцарии не нуждается в очередном генеральном нарративе, в центре которого вместо успехов будут преступления. Что нужно — так это культура проработки. В ядре которой — уроки прошлого.
Необходимость спора
О том, что это за уроки, будут спорить всегда, и это хорошо. О чем говорит нам та же история принудительных социальных мер? О том, что государственная социальная защита всегда создает проблемы, потому что отсутствие контроля приводит к превышению полномочий, — или о том, что Швейцария склонна изолировать уязвимые группы собственного общества?
Не дело историков давать окончательные ответы на эти вопросы. Ответы швейцарцам и швейцаркам придется искать самостоятельно. А для этого нужны дискуссии. Задача исследователей — предоставить исторические факты и контекст. Задача политиков — не инструментализировать исследовательскую деятельность и не дискредитировать ее результаты, если они окажутся для кого-то неподходящими, как это пытались сделать правые в случае с комиссией «Швейцария – Вторая мировая война».
Можно спорить по поводу сути исторических уроков для будущего, но соглашаться в том, что они, в принципе, существуют. Можно не сомневаться в исторических фактах, но вести здоровую дискуссию о том, что они значат, — вот как может выглядеть культура проработки.
Такая культура пока не стала реальностью. Но развитие идет в правильном направлении, и работа с историей принудительных социальных мер — хороший тому пример. Или, как говорит бывший воспитанник детского дома Массимо Бьонди: «Это только начало».
