Медиа

«Беллит»: иллюзия, что все писатели уехали

Престижной книжной премией «За европейское взаимопонимание», ежегодно вручаемой в Лейпциге вот уже тридцать лет, в 2025-м будет награжден беларуский писатель Альгерд Бахаревич. Жюри отметило его роман «Собаки Европы» («Сабакі Эўропы»). Тот самый, который власти Беларуси вместе с десятками других книг объявили «экстремистским». Сам Бахаревич покинул страну еще осенью 2020 года и живет в изгнании. И это лишь один из примеров, которые заставляют ставить неудобные вопросы. Пора ли признать, что вся настоящая литература живет теперь только в эмиграции? А шансов на развитие внутри страны не осталось? В то время за рубежом, благодаря демократически настроенной диаспоре, тиражи вот-вот взлетят? Или точнее все же было бы сказать, что у беларусов после 2020 года литератур две: свободная за границей и подцензурная на родине?

Критик Денис Мартинович размышляет о том, как незавершенная революция изменила беллит — это сокращение от «беларуской литературы» знакомо беларусам со школьных лет. .


Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


 

Источник dekoder

В варшавском магазине издательства «Янушкевiч» стартовали продажи нового перевода «Вядзьмара» Анджея Сапковского, презентация Владимира Некляева в Вильнюсе собрала аншлаг — а в Минске объявили «экстремистской» очередную книгу. 

Примеры, которые, казалось бы, говорят сами за себя, можно множить и множить. В Беларуси разгромили сеть независимых издательств («Янушкевіч», «Галіяфы» и другие), но часть из них продолжила работу в эмиграции, где появились даже новые: «Гуттенберг», «Мяне няма». 

ПЕН-центр и Союз беларуских писателей закрыты. Однако первый уже успешно действует за границей, на смену второму пришел Международный союз беларуских писателей, его сайт — уже фактически полноценное медиа. В стране больше нет журнала «Дзеяслоў», но вместо него за границей выходит «Апостраф».

Число «экстремистских» книг в Беларуси перевалило за полсотни. Среди них и современная проза, (у того же Альгерда Бахаревича в списке, помимо «Собак Европы», еще «Последняя книга господина А»), и классика, такая как произведения Ларисы Гениюш. За границей эти книги не сложно купить. 

В эмиграции проводятся презентации, фестивали, вручаются премии. Казалось бы, пиши, издавайся! У тех же «Собак Европы» — уже пятое издание. Что еще надо для авторского и читательского счастья?

Но проблемы беллита начались не в 2020-м — тогда просто случилось так, что новые обрушились на ту культурную сферу, которая уже пребывала в кризисе. А старые никуда не делись. 

Непрофессиональная литература

Главной проблемой на протяжении десятилетий оставалась тотальная русификация, которая лишала литературу притока читателей, отдаляя их от нее. Беларусь находилась в российском информационном поле, и русская литература одними воспринималась просто как своя, для других же — несмотря на понимание ее «иностранности» — была ближе и понятнее, чем беларуская. 

Писатели чаще всего не могли заниматься одной литературой и писали в свободное от основной работы время

Учебники по беллиту оставляли желать лучшего. Акцент в них делался на темах, связанных со Второй мировой войной и жизнью в деревне. Так беларуская литература на старте теряла потенциальных читателей из числа современных городских школьников, все хуже понимающих эти реалии. 

Следствием стало отсутствие полноценного рынка. Слабый интерес к беларускоязычным книгам снижал тиражи, а 20-процентный НДС, от которого отказались в той же Украине, увеличивал цены на книги. Тиражи были небольшие, авторские гонорары — невысокие. Писатели чаще всего не могли заниматься одной литературой и писали в свободное от основной работы время, что сказывалось на уровне и количестве книг. Да еще и были вынуждены сами распространять их: у издательств чаще всего ресурсов на это не было. Чтобы далеко не ходить за примерами — так поступал и автор этого текста, написав две книги о Владимире Короткевиче.

Литературной критикой занимался с десяток человек и тоже в свободное время. Возникал замкнутый круг. 

Впрочем, всплески интереса к беларуской литературе все же случались. Например, к творчеству Андруся Горвата, ворвавшегося к читателям со своим «Радзівам Прудок». Или к Виктору Мартиновичу, каждые год-два выпускавшему в 2010-е новую книгу и собиравшему очереди во время автограф-сессий. Были и примеры успешного краудфандинга, благодаря которому вышел перевод произведений Светланы Алексиевич на беларуский. 

Такие кейсы могли решить частную проблему: распространить конкретную книгу или раскрутить конкретного автора, — однако не могли изменить государственную политику и запустить механизмы рынка.

Преодолеть русификацию в себе

В эмиграции удалось возродить литературный процесс в независимом сегменте в дореволюционном виде, вернуть его в состояние «до 2020-го» и даже двинуться вперед. 

Например, по-беларуски продолжают выходить части культового «Вядзьмара» Сапковского (перевод Катерины Матиевской), появился первый лицензионный «Валадар пярсцёнкаў» Толкина (работа Игоря Куликова). А вот «Гары Потэра» (перевод Алены Пятровіч) на паузе: правообладатели не захотели связываться ни с чем беларуским, пока РБ находится под санкциями. 

Все эти проекты выходили в издательстве «Янушкевіч», наиболее крупном из работающих за границей. Свои «фишки» есть и у других. К примеру, «Гутэнберг» стал издавать по-беларуски популярного у массового читателя Сашу Филипенко («Былы сын», «Крэмулятар»), в «Вясне» выходит на беларуском языке литовская классика (например, «Туўла» Юргиса Кунчинаса) и т.д.

Читатели рассеяны по миру, и издательствам пришлось приспосабливаться. Книги рассылают почтой, более активно участвуют в ярмарках и фестивалях, выпускают электронные издания, используют площадки типа Amazon и так далее. Беларуские издатели вышли на новый уровень, и у диаспоры есть все возможности для получения книг. 

Основная проблема — в размере аудитории. Ведь новая реальность автоматически не освободилась от влияния той ситуации, что годами складывалась перед 2020-м. 

Эмигранты не могли в одночасье преодолеть последствия многолетней русификации, пусть даже события 2020 года и дали для этого мощный эмоциональный толчок. 

«Тут няма татальнага дыктату рускага міру, гэтага ціску — інфармацыйнага, культурнага, медыйнага, які не дае развівацца беларускаму. <…> Таксама тут няма пастаяннага змагання з расійскім прадуктам <…>, што падсвядома вельмі дапамагае — у цябе быццам расчышчанае поле. Бяры, засейвай і працуй», — говорил в интервью Андрей Янушкевич («Здесь нет тотального диктата русского мира, этого давления — информационного, культурного, медийного, которое не дает развиваться беларускому. <…> Нет также постоянной борьбы с российским продуктом <…>, что подсознательно очень помогает — у тебя как будто расчищенное поле. Бери, засевай и работай»). 

Но это не быстрый процесс. Ведь нахождение в российском информационном поле не обязательно привязано к географии. Это выбор, сделанный в сознании конкретного человека, и многие сохраняют ему верность.

Самый высокий гонорар — 446 евро

Полноценного книжного рынка — что в Беларуси, что в эмиграции — как не было, так и нет. Использование краудфандинга только доказывает, что в книгоиздательстве не появилось больших денег. Александр Чернухо собрал 4,3 тысячи евро на издание нового сборника рассказов, издательство «Янушкевіч» — такую же сумму на перевод «Графа Монте-Кристо» на беларуский. Издательства по-прежнему вынуждены обращаться за помощью к читателям и частным спонсорам. 

Неудивительно, что писатели по-прежнему не живут с гонораров от тиражей. Прозаик Сергей Календа, как и раньше, работает парикмахером. Поэт Андрей Хаданович по-прежнему преподает: теперь он ведет «Перакладчыцкую майстэрню». Лауреат премии Гедройца Сергей Дубовец активно пишет для «Радыё Свабода». И так далее. 

Создается впечатление, будто диаспора поглощает книги огромными тиражами

Важно, что существуют европейские стипендии. Например, по одной из них Альгерд Бахаревич и поэтесса Юлия Тимофеева жили в австрийском Граце, теперь — в Германии.

Из-за обилия новостей про то, как открываются новые издательства, как беларусы активно участвуют в книжных ярмарках и презентациях, как новые авторы пишут все новые произведения, порой создается впечатление, будто диаспора поглощает книги огромными тиражами. И потребление действительно увеличилось — но не радикально, а тиражи остаются скромными. «От издателей я в разное время слышал про такой критерий: успех — это когда ты издаешь автора, а его книги за год продаются тиражом в тысячу экземпляров. <…> — говорит Павел Антипов, директор издательства «Мяне няма», добавляя: — Тысячу за год мы продали — но всех вместе». При этом почти половина пришлась на одного автора (без уточнения, на какого именно). 

Успехом издатель будет считать продажу в общей сложности 5 тысяч экземпляров книг автора. К слову, на такие же тиражи рассчитывают и издатели внутри Беларуси. 

В «Мяне няма» автор получает 1 евро с каждого проданного экземпляра, максимальный выплаченный гонорар — 446 евро. 

Андрей Янушкевич оперирует более крупными числами: за первую половину 2024 года его книжный магазин в Варшаве продал 1,6 тысяч томов. Общее количество распространенных через его площадки книг за этот период составило почти 7 тысяч экземпляров. 

Это хорошие показатели с учетом турбулентности, когда работу пришлось начинать с нуля. Но — и это понимают все участники литературного процесса — далеко не потолок. В целом тиражи остаются на уровне дореволюционных лет, если исключить некоторых конкретных успешных писателей. 

В поиске безопасных ниш

В самой Беларуси к проблемам, существовавшим и до 2020-го — прежде всего, к продолжающейся русификации, — добавились новые. Главная — атмосфера в обществе: вмешательство в литературный процесс может произойти в любой момент. Открыть независимое издательство невозможно, количество площадок для презентаций сократилось, оставшиеся СМИ пишут о литературе еще меньше, чем раньше, списки неблагонадежных авторов никто не отменял. За последние несколько лет в Беларуси для более-менее массового читателя не прозвучало никаких новых имен. 

Неужели настоящая беларуская литература действительно сохранилась только в эмиграции? Отвечая на этот вопрос положительно, мы попадаем в своеобразную психологическую ловушку.

Не все «альтернативные» писательницы и писатели автоматически эмигрировали. Каждый выбрал свою стратегию адаптации к новым реалиям

До революции в стране параллельно развивались два сегмента литературы: независимый и государственный. Характерный пример: за 2020 год премию имени Ежи Гедройца, которая тогда еще вручалась в Беларуси, получила Ева Вежновец, авторка повести «Па што ідзеш, воўча?». Эту книгу перевели на немецкий, чешский и норвежские языки. В том же 2021 году государственную Национальную литературную премию в номинации «Публицистика» получил за книгу мемуаров Александр Радьков, в прошлом высокопоставленный чиновник. 

На фоне массовой эмиграции возникла иллюзия, что независимый сегмент литературы уехал, а остался лишь государственный. На самом деле, не все «альтернативные» писательницы и писатели автоматически эмигрировали. Каждый выбрал свою стратегию адаптации к новым реалиям. Одни используют Запад как площадку для публикаций своих произведений (в лонг-листе премии Гедройца за последний год есть авторы, живущие по обе стороны границы). Вторые пишут в стол — об их произведениях мы узнаем позже. Третьим остается ориентироваться на немногочисленные независимые проекты, создавать их самим (например, сайт о литературе) или же пытаться попасть в государственные журналы или госиздательства. 

Остаются и более безопасные, но важные ниши: детская литература, краеведение, литературоведение, переводы, переиздание произведений классической литературы и изучение ее. Так, к слову, поступали и в СССР. Например, в государственном издательстве «Мастацкая літаратура» продолжается выход 25-томного собрания сочинений Владимира Короткевича — его готовит коллектив во главе с ученым Анатолем Верабьем.

«Сам здзіўляюся, колькі ў мяне панапісвана! Хацелася б гэта надрукаваць. А дзе? Наклад “Дзеяслова” усяго трыста асобнікаў. І ён не ідзе ні ў “Белсаюздрук”, ні ў бібліятэкі, ні ў школы. А “Полымя” ўсё ж ідзе», — говорил в 2023 году 83-летний Виктор Казько, когда независимый журнал «Дзеялоў» еще выходил («Сам удивляюсь, сколько у меня понаписано! Хотелось бы это напечатать. А где? Тираж "Дзеяслова" всего триста экземпляров. И он не идет ни в "Белсоюзпечать", ни в библиотеки, ни в школы. А "Полымя" все же идет»). 

Беллит не воскрес как птица Феникс, а, скорее, пророс как трава сквозь асфальт

В его словах — логика и мотив писателей, готовых к сотрудничеству с государственными журналами. Хотя попасть в них сейчас тот еще квест. Печататься же или нет с литераторами, уровень мастерства и политическая позиция которых могут сильно отличаться, — личный выбор каждого. Однако такая продукция все же распространяется по Беларуси, часть тиража обязательно пойдет в библиотеки. 

Насколько же доступна в «метрополии» литература, созданная в эмиграции, вам публично не ответит никто, хотя бы ради безопасности читателей. Очевидно, что книги в Беларусь передаются, но какие и в каком количестве, неизвестно. Учитывая общие тиражи, цифры будут невелики.

Послесловие

Беларуской литературе — единой, несмотря на события последних лет, — сложно и дома, и за границей. Просто в разных пространствах она сталкивается с проблемами разного уровня. В этих турбулентных условиях хорошо, что существует диаспора, выступающая мотором технологического процесса и площадкой, где можно выпустить то, что думаешь, без использования эзопова языка. И важно, что остается «метрополия», ради жителей которой, в первую очередь, и создаются произведения. 

Отойдя от первого шока, беллит действительно подал признаки возрождения. Нет, не воскрес как птица Феникс, а, скорее, пророс как трава сквозь асфальт. Насколько еще вырастет, предсказать не может никто. Сейчас у беларусов нет ресурсов радикально изменить условия существования беллита, но есть возможности развивать его в ожидании лучших времен. 


Текст: Денис Мартинович
Опубликовано: 09.12.2024

читайте также

Гнозы
en

Василь Быков

Фотографии с похорон белорусского писателя Василя Быкова в июне 2003 года напоминают картины минских улиц летом 2020 года. Колонна из нескольких тысяч человек проходит маршем по проспекту в центре города, многие с бело-красно-белыми флагами. Люди оплакивают, пожалуй, самого популярного и значимого писателя послевоенной Беларуси, летописца ран, оставленных войной. В творчестве этого писателя-фронтовика пересекаются темы партизанской борьбы и национального самосознания, социалистический реализм и экзистенциализм. Кем был Василь Быков, и как он стал одним из самых жестких критиков Александра Лукашенко?

DEUTSCHE VERSION


Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России


Быков родился 19 июня 1924 года в деревне Бычки на севере Беларуси в простой крестьянской семье. Пережитые в детстве коллективизация, ощущение бесправия, исчезновения соседей во время Большого террора глубоко запечатлелись в его памяти. В то же время довольно рано произошло и знакомство с русской и зарубежной литературой, а вскоре и с произведениями на родном, белорусском, языке — языке его будущей писательской деятельности. В 1939 году талант к рисованию привел его в художественную школу Марка Шагала в Витебске, где в ранние годы советской власти преподавали такие влиятельные художники-авангардисты, как Казимир Малевич и Эль Лисицкий. Год, проведенный в Витебске, был единственным формальным художественным образованием Быкова за всю жизнь.

Начало войны оказало важнейшее влияние на формирование личности Быкова. Он служил в Красной армии с 1942 года, причем среди солдат его поколения показатели потерь были самые высокие: из фронтовиков, родившихся между 1922 и 1924 годами, в живых после войны остались только три процента1. Быков выжил, но был дважды ранен. В звании офицера артиллерии он воевал в Украине, Молдове, Румынии и Венгрии, и в конце войны дошел до Австрии. Он не видел родной дом несколько лет, а первое письмо получил только в 1944 году. Некоторое время семья считала его погибшим, получив ошибочное свидетельство о смерти. После войны служба в армии еще долго была частью его жизни: после нескольких лет работы художником и редактором газеты в Гродно на западе Беларуси его снова призвали в 1949 году, и Быкову опять пришлось провести несколько лет вдали от дома. Он был демобилизован только в 1955 году. Так что солдат Быков стал писателем Быковым сравнительно поздно, когда ему было уже за тридцать. Впрочем трудно четко разделить эти роли, говоря о его творчестве.

Быков и лейтенантская проза

Свою первую прозу Быков публикует уже в конце 1940-х годов, но главные повести вышли позднее: «Журавлиный крик» (1959) и «Третья ракета» (1962) сделали его главным представителем «лейтенантской прозы» (так называют творчество бывших солдат, осмыслявших свой военный опыт в литературных текстах). Повесть «Третья ракета» пользовалась большим успехом у читателей всего СССР. Уже в этих ранних произведениях проявились многие выдающиеся качества Быкова как писателя. В обеих повестях речь идет о группе из шести фронтовиков, оказавшихся в безвыходном положении, когда каждое решение принимается с риском для жизни. В этой ситуации вопросы морали, предательства и верности, преодоления себя и самопожертвования ставят и решают персонажи, чьи биографии типичны для разных слоев советского общества того времени. В центре внимания оказывается прошлое главных героев: один — бывший мелкий преступник, другой — жертва коллективизации, третий — партиец. Писатель исследует, насколько героям удается преодолеть свое прошлое и личные обиды в момент принятия судьбоносного решения. Война Быкова, как видно уже по первым его произведениям, — это война глазами маленького человека, без великих побед, планов и героических поступков; смысл этой войны сомнителен. Тема морали проявляется только в небольших масштабах, между конкретными людьми, как реакция на экстремальные ситуации.

В последующие десятилетия Быков исследует это направление военной прозы более глубоко, в связи с чем его тексты неоднократно подпадают под цензуру. Подобно произведениям его соотечественника и современника Алеся Адамовича, книги Быкова ставят под сомнение классический советский нарратив о победе в Великой Отечественной войне. Его произведения особенно уязвимы для цензуры, потому что ее легко интегрировать в процесс перевода с белорусского на русский. Например, «Трэцяя ракета» в русском переводе сильно советизирована, и до самой старости Быков был очень недоволен тем, что его «Альпійская балада» (1964) разошлась по миру в переводе низкого качества, — ведь основой большинства международных изданий был не белорусский оригинал, а первый русский перевод («Альпийская баллада», пер. М. Горбачева)2. Поэтому в 1960-е годы Быков начинает переводить свои книги на русский язык сам. С одной стороны, это дает ему уверенность в качестве переводов, а с другой — возможность сразу публиковаться не только в Беларуси, но и в центре литературной жизни СССР — в Москве. Появляется и определенная свобода действий в вопросах цензуры, поскольку порой в столичных городах разрешается говорить о темах, затрагивать которые в провинции еще опасаются.

Экзистенциализм меж двух фронтов 

Примером тому может служить повесть «Сотников», написанная в 1970 году и так долго запрещенная в Беларуси, что русский автоперевод Быкова вышел в Москве намного раньше оригинала благодаря относительно либеральной редакционной политике журнала «Новый мир». В этом произведении концепция войны по Быкову достигает кульминации. Два главных героя, партизаны Рыбак и Сотников, как и многие другие персонажи Быкова этого творческого периода, попадают в плен к белорусскому полицейскому патрулю фашистов. В то время как Сотников добровольно идет на смерть за свои идеалы, Рыбак переходит на сторону оккупантов. Однако «Сотников» — это повесть не о добре и зле или правде и лжи. Это история о двусмысленности, совпадениях, обстоятельствах и выживании в них. Предательство Рыбака начинается с того, что он не может принять роль жертвы, единственный выход для которой — смерть:

Нет, на гибель он не мог согласиться, ни за что он не примет в покорности смерть — он разнесет в щепки всю их полицию, голыми руками задушит Портнова и того Стася. Пусть только подступят к нему…3

Идеалистическая гибель Сотникова и безусловная воля к жизни Рыбака поднимают вопрос о ценности жизни, брошенной между фронтами, и — вопрос обоснованности моральных критериев в этой ситуации. Столь радикальный характер этого вопроса ставит Быкова рядом с представителями экзистенциализма. А вот экранизация Ларисы Шепитько под названием «Восхождение», ставшая единственным советским фильмом, получившим «Золотого медведя» на Берлинале (в 1977 году), поднимает повествование до библейских высот: здесь предательство Рыбака показано как история Иуды в безысходности снегов и морозов, а Сотников умирает, как Иисус, на виселице.

Двусмысленность трактовок, которую допускает Быков, перерабатывает мифы того времени: партизан и коллаборационист для советского взгляда на историю — фигуры совершенно однозначные, герой и злодей, и тем литературно привлекательнее придание им объемности. Подчеркивая роль случайности и невозможность выбрать свою судьбу на войне, автор требует внимания к тем, кому не суждено стать хозяином собственной жизни, кто живет в зоне противостояния империй и вынужден выбирать между одинаково чужими сторонами.

Об этом и повесть 1982 года «Знак беды», в которой пожилые крестьяне вынуждены приютить немецких солдат и пытаются сохранить жизнь и достоинство перед лицом абсолютного бесправия. В финале крестьянка Степанида, чтобы избежать ареста, поджигает свой дом, где, как они думают, спрятана самодельная бомба. Степанида сгорает заживо, но бомба становится метафорой грядущей мести порабощенных:

Пожар никто не тушил, и хутор горел беспрепятственно и долго, всю ночь, догорал на протяжении следующего дня, и полицаи никого не допускали к пожару, сами также держась в отдалении — опасались мощного взрыва бомбы.

Но бомба дожидалась своего часа4.

Через таких героев и героинь, как Степанида, Быков нащупывает в недрах советского понимания истории тему, которая позже выведет его на политическую арену, — судьба белорусской нации.

Национальный оппозиционер

Несмотря на длительную службу в армии и большую популярность, Быков так и не вступил в Коммунистическую партию. В то же время, невзирая на несоветский взгляд на войну, и диссидентом он не считался; его награждали различными государственными премиями, включая звание народного писателя Беларуси; он был депутатом Верховного Совета БССР с 1978 по 1989 год. Этот неоднозначный статус сменился в перестройку. В 1987 году Быков публикует статьи о демократии во всесоюзной прессе, а в 1988 году становится одним из учредителей «Белорусского народного фронта» (БНФ) и активистом второго национального «Возрождения». По его мысли, оно должно быть инклюзивным и демократическим, а объединяющим элементом должен стать белорусский язык. 

Василь Быков на демонстрации в Минске, 24 марта 1996 года / Фото © Георгий Лихтарович

Эту деятельность он продолжил и в независимой Беларуси, поддержав кандидата от БНФ Зенона Позняка на президентских выборах 1994 года, а после его поражения выступил с резкой критикой Александра Лукашенко. Он писал и говорил, что Лукашенко положил конец национальному проекту первых лет независимости, ограничил роль белорусского языка и отнял демократические свободы. В 1995 году он назвал правительство Лукашенко «президентской хунтой»5. За эту критику он подвергся ожесточенным нападкам в государственной прессе и не мог найти издательство для публикации своих книг в Беларуси. Позже он так описывал эти нападки: «По воле этой пропаганды я стал не только плохим писателем, но и „сумасшедшим националистом“, мечтающим отобрать Белосток у Польши и Смоленск — у России»6.

После «Минской весны» 1996 года он был вынужден эмигрировать и в последующие годы жил в Финляндии, Германии и Чехии, работая над книгой воспоминаний, которая была опубликована в 2002 году под названием «Долгая дорога домой». Его здоровье ухудшалось. В 2003 году он в последний раз вернулся на родину и умер там 22 июня в возрасте 79 лет в больнице под Минском. Президент во время похорон решил совершить рабочий визит в Гомельскую область. Но и без него траурная процессия на улицах Минска составила около 40 тысяч человек.



Литература по теме:
Astrouskaja, Tatsiana (2019): „Search for Truth: Vasil’ Bykaǔ“, in: Astrouskaja, Tatsiana: Cultural Dissent in Belarus (1968–1988): Intelligentsia, Samizdat and Nonconformist Discourses, Wiesbaden, S. 89–97
Gimpelevich, Zina J. (2005): Vasil Bykaǔ: His Life and Works, Montreal/London/Ithaca
McMillin, Arnold (1999): „Vasil’ Bykaǔ: The Pain of Truth“, in: McMillin, Arnold: Belarusian Literature in the 1950s and 1960s. Release and Renewal, Köln/Weimar/Wien, S. 205–230

1.Gimpelevich, Zina J. (2005): Vasil Bykaǔ: His Life and Works, Montreal/London/Ithaca, S. 33 
2.Юрась Залоска — Васіл Быкав (2009): “Катэгарычна аб’яўляю, што я — пiсьменьнiк беларускi...”, Дзеяслоў, 39 
3.Bykau, Wassil (1976): „Die Schlinge“ [Übers. v. Thomas Reschke], in: ders.: Novellen. 2, Berlin, S. 5–171, hier S. 142 
4.Wassil Bykau (1984): Zeichen des Unheils [Übers. v. Thomas Reschke], Berlin, S. 349f. 
5.Навумчык С. (2015): Дзевяноста пяты, S. 164 
6.Васiль Быкаў: Такое ўражанне, што ён толькi ўчора прыляцеў з оксмасу. Новы час, 22.06.2013 
читайте также
Gnose

Первая русская художественная выставка, Берлин 1922 год

15 октября 1922 года в Берлине открылась Первая русская художественная выставка. Она произвела настоящий фурор: западные критики впервые заговорили о работах Малевича, Эль Лисицкого, Татлина и других советских авангардистов. Ее открытие вскоре после Октябрьской революции и Первой мировой войны стало для молодой Советской России прежде всего политическим сигналом Веймарской республике и всему миру.

Gnose

Антон Чехов

Культ Чехова сформировался уже перед Первой мировой войной. Однако он не был похож на большинство массовых культов: обожание вызывали такие его качества, как сдержанность, отсутствие высокомерия, ровность в отношениях с людьми, внутренняя цельность и забота о ближнем. Андрей Степанов — о русском классике, в котором Россия полюбила себя. 
 

показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)