Медиа

Гегелю 250 лет. Он случайно не устарел?

В 2020 году отмечается 250-летняя годовщина со дня рождения Георга Вильгельма Фридриха Гегеля — философа, чьи идеи во многом сформировали западную философию и западное представление о мире. Вера в исторический прогресс как поступательное приумножение разума, поиск истины в столкновении и синтезе противоположностей, непреложная значимость дисциплины — эти гегелевские положения долгое время лежали в основе устройства государств, обществ и понимания того, что такое человек. Но готовы ли мы согласиться с ними и сегодня, имея за плечами преступления XX века, совершенные людьми, уверенными в том, что ими движет холодный разум?

О наследии Гегеля рассуждают на страницах немецких газет и журналов современные философы: Петер Слотердайк, Джудит Батлер, Рюдигер Сафрански и другие. Зачем читать Гегеля сегодня? 

Источник dekoder

1. Зачем вообще сегодня читать Гегеля? Он не потерял актуальность за двести с лишним лет?

Deutsch
Original
[«Феноменология духа»] — шедевр с точки зрения языка и в положительном смысле провокация, ведь дух здесь все еще понимается во всем его великолепии, включающем науку, культуру, религию и все прочее. Диалектика Гегеля — это движение, состоящее из преходящего и временного. Гегель — единственный философ, делавший то, что мы столь охотно провозглашаем: он действительно мыслил в категориях сетевого, рекурсивного, динамического взаимодействия. Без чтения Гегеля все эти модные термины остаются пустыми словами. 
[Phänomenologie des Geistes] ist ein Sprachkunstwerk und gerade im Jahr der Geisteswissenschaften eine positive Provokation, weil Geist hier noch in seiner umfassenden Pracht begriffen wird, Wissenschaft, Kultur, Religion, alles einbeziehend. Die von Hegel formulierte Dialektik ist eine Bewegung voller Übergänge und Vorläufigkeiten. Hegel ist der einzige Philosoph, der das getan hat, was wir so gern proklamieren: Er hat tatsächlich vernetzt, rekursiv und dynamisch gedacht. Ohne Hegel-Lektüre bleiben diese modischen Begriffe leere Worthülsen.

Конрад Пауль Лиссман, австрийский философ, профессор Венского университета
Der SpiegelГегель одержал победу, 02.04.2007

Deutsch
Original
В 1807 году в «Феноменологии духа» Гегель занимался проблемой «теперь»: сейчас — как раз тот момент, когда «теперь» заканчивается и становится прошедшим. Идеи Гегеля не так устарели, как может показаться на первый взгляд: сегодня многие из нас живут в беспокойстве, страхе или даже в тоске, поскольку считают, что условия существования демократии подвергаются слишком сильному давлению и даже разложению изнутри. Прошло ли время демократии, и может ли она стать подлинной идеей только в момент собственного исчезновения? Я не хочу преуменьшать масштаб вызова, с которым мы сегодня столкнулись. Но ощущение конца какого-то времени или определенной эпохи — это чувство, которое повторяется вновь и вновь. Гегель понимал и осмыслял это. Испытываемое нами чувство дезориентации во времени действительно очень реально, и вполне может возникнуть соблазн оформить этот постоянно присущий нам страх в определенное убеждение: мир потерян, демократия закончилась, будущее безнадежно. Такая «дезориентация» — это сочетание шока, чувства потери, поражения и утраты иллюзий. Но это еще и ситуация, ставящая некий вопрос и даже раскрепощающая пытливый ум: в какое время мы живем? И возможно, даже воспринимая наше время как проклятие или опасаясь проклятий от следующего поколения за оставленный после себя разрушенный мир, — все равно стоит задать себе два вопроса: «Как это ощущение разрушенного мира может указать нам дорогу в будущее?», «Каким образом прийти к принятию и утверждению этой исторической жизни, нашей жизни в данное историческое время?» Философия Гегеля позволяет понять, как из конфликтов, в том числе насильственных, вырастают социальные связи — и именно тут она может быть соотнесена с нашим настоящим и с нашей дезориентацией.
Das Problem des "Jetzt" hat Hegel in seiner Phänomenologie des Geistes von 1807 behandelt: Das Jetzt ist genau der Augenblick, in dem "das Jetzt" vergeht und zu einem Gewesenen wird. Hegels Denken ist nicht so passé, wie man meinen könnte: Viele von uns leben heute in Sorge oder Angst oder gar schon in Trauer, weil wir glauben, die Bedingungen der Demokratie würden zu sehr von innen heraus unter Druck gesetzt, ja zersetzt. Ist die Zeit der Demokratie vorbei, und kann Demokratie erst im Moment ihres Vergehens zu einem wahren Gedanken werden? Ich will die ungeheure Herausforderung nicht kleinreden, vor der wir heute stehen. Doch dieses Gefühl, dass eine Zeit oder Epoche vorbei sei, ist ein wiederkehrendes Gefühl. Hegel hat es gekannt und durchdacht. Es stimmt, das Gefühl der zeitlichen Desorientierung, mit dem wir leben, ist sehr wirklich, und man kann wohl versucht sein, diese Angst, die uns permanent begleitet, durch eine bestimmte Überzeugung zu formen: Die Erde ist verloren, die Demokratie ist am Ende, die Zukunft ist verbaut.

Was ich als "Desorientierung" bezeichne, ist zugleich ein Gefühl von Schock, Verlust, Niederlage und Desillusionierung. Doch es ist auch eine Situation, die eine Frage aufwirft und sogar einen Forschergeist entfesselt: Welche Zeit haben wir? Wenn wir es als Fluch wahrnehmen, in diesen Zeiten zu leben, oder befürchten, dass uns die nächste Generation verfluchen wird, weil wir ihr eine zerstörte Welt hinterlassen haben, können wir uns vielleicht immerhin zwei Fragen vor Augen halten: Wie kann uns dieser Sinn für die Zerstörung der Welt einen Weg nach vorne weisen? Wo und wie kommen wir dahin, dieses historische Leben, das Leben, das wir in dieser historischen Zeit führen, zu bejahen? 

Hegels Philosophie erlaubt uns, zu verstehen, wie aus potenziell gewaltsamen Konflikten soziale Bindungen erwachsen, und richtet sich damit an die Gegenwart und unsere Desorientierung.

Джудит Батлер
Die ZeitЗачем сегодня читать Гегеля?, 12.02.2020

Deutsch
Original
Гегель — мыслитель с девизом «Главное — не терять хладнокровия». То есть не использовать шатких аргументов и не позволять модным веяниям изменять направление своей мысли. Он был очень последовательным, трудолюбивым, упорным мыслителем. Возможно, в этом кроется урок для современности, любящей переживать по любому поводу. Думаю, он мог бы выдвинуть тезис о диалектической связи нервозности и познания.
Hegel war ein Denker, der das Motto hatte: Nur nicht die Nerven verlieren. Also nicht zu schwankend argumentieren und sich nicht von jeder Mode in eine andere Richtung treiben lassen. Er war ein sehr kontinuierlicher, arbeitsamer, zäher Denker. Das ist vielleicht auch eine Lektion für unsere Gegenwart, die sich von vielem sehr nervös machen lässt. Er hätte, glaube ich, ein Spannungsverhältnis zwischen Nervosität und Erkenntnis behauptet.

Юрген Каубе, социолог, журналист, издатель Frankfurter Allgemeine – одной из крупнейших немецких газет – и автор книги «Мир Гегеля» (Hegels Welt, 2020)
NDR, Мир философа Гегеля, 17.08.2020


2. Критики Гегеля считают, что его идеи могут служить оправданием насилия: победа рационального начала требует жертв, иногда даже – человеческих. Так ли это? 

Deutsch
Original
Уже само мышление занято вопросами власти, битв. Одна из самых гениальных глав «Феноменологии» посвящена господину и рабу. И речь там не о классовой борьбе, а о дискурсивном движении: когда встречаются два сознания, всегда подспудно начинается борьба за выживание. Сознание А испытывает реальную угрозу от появления сознания B. И вот он изображает эту борьбу самоутверждения одного сознания против другого. Это провоцирует яростную динамику, которая, конечно, повторяется на всех уровнях истории.
Schon im Denken geht es ja um Machtfragen, um Schlachten. Eines der genialsten Kapitel in der "Phänomenologie" ist ja das über Herr und Knecht. Da geht es nicht um Klassenkampf, sondern um Diskursbewegungen: Wenn zwei Bewusstseine sich treffen, gibt es unterschwellig immer einen Überlebenskampf. Das Bewusstsein A fühlt sich durch das Auftreten eines Bewusstseins B substantiell gefährdet. Jetzt schildert er diesen Kampf der Selbstbehauptung des Bewusstseins gegenüber dem fremden Bewusstsein. Es ist eine furiose Dynamik, die da losgetreten wird, die sich dann auf allen Ebenen der Geschichte natürlich wiederholt.

Рюдигер Сафрански
Der Spiegel, Гегель одержал победу, 02.04.2007

Deutsch
Original
Гегель — великий исследователь логики жертвы, стремящийся дойти до абсолютного результата. Наверное, не будет преувеличением сказать, что в этом желании получить конечный результат есть некий тоталитарный мотив.
Hegel ist in der Tat der große Logiker des Opfers, weil er auf das absolute Resultat hinaus will. Man darf wohl sagen, in diesem Streben nach dem Endergebnis verbirgt sich ein totalitäres Motiv.

Петер Слотердайк
Der Spiegel, Гегель одержал победу, 02.04.2007

Deutsch
Original
В студенческие годы Гегель, как и большинство его сокурсников, с восторгом воспринимал революцию. Но впоследствии он беспощадно разобрал процесс деградации идеалов революции до убийственного и саморазрушительного безумия: свобода обернулась разрушением всех общественных устоев, равенство — смертельным эгалитаризмом. Гегель чтил Наполеона за то, что он положил этому конец и в то же время — благодаря Гражданскому кодексу — преобразовал многие революционные требования в устойчивые правовые нормы. Интересно, что, по словам Гегеля, именно опыт подчинения хозяину учит раба становиться хозяином своих страстей. Только так раб становится по-настоящему свободным, то есть достигшим самоопределения. Не подчиняясь разуму, человек является лишь рабом своих страстей. У Гегеля это представлено не в виде монолитного чудовища, поглощающего все индивидуальное и частное. Напротив: Гегель мыслит целое как единство в различии. Тот, кто входит с другими в социальные связи, становясь частью «мы», не теряет при этом себя в безымянной массе.
Hegel war als Student von der Revolution begeistert - wie die allermeisten seiner Kommilitonen. Später hat er aber schonungslos aufgearbeitet, wie die Ideale der Revolution in einen mörderischen und selbstzerstörerischen Wahnentartet sind: Freiheit entpuppte sich als Zerstörung alles gesellschaftlich Etablierten, Gleichheit als tödliche Gleichmacherei. Hegel verehrte Napoleon, weil er diesem Treiben ein Ende gemacht und zugleich mit dem Code civil viele revolutionäre Forderungen in stabiles Recht überführt hatte. Interessanterweise ist es nach Hegel gerade die Erfahrung der Unterordnung unter einen Herrn, durch die der Knecht lernt, selbst Herr über die eigenen Leidenschaften zu werden. Erst dadurch wird der Knecht wirklich frei, also selbstbestimmt. Ohne Unterordnung unter die Vernunft ist man nur Sklave seiner Leidenschaften.

Das Ganze ist bei Hegel kein monolithisches Ungetüm, das alles Individuelle und Besondere verschluckt. Im Gegenteil: Hegel denkt das Ganze als Einheit in Differenz. Wer mit anderen eine soziale Verbindung eingeht und dadurch Teil eines Wir ist, verliert sich doch dadurch auch nicht wie in einer anonymen Masse.

Себастиан Острич, философ, профессор Штуттгартского университете, автор книги «Гегель. Философ мира» (Hegel. Der Weltphilosoph, 2020)
Stuttgarter Zeitung, Рассудок разделяет, разум соединяет, 19.08.2020


3. «Тайна счастья заключается в способности выходить из круга своего “Я”», писал Гегель. А как же личные границы, идентичность, индивидуальность? Они не нужны? 

Deutsch
Original
В начале отношений Гегель написал своей невесте критическое любовное письмо — на такое правда способны только философы. Там очень многое проясняется: например, в одном из писем Мари проводила различие между его любовью к ней и своей любовью к нему — тут ему приходится исправлять и ставить все на свои места. В ответном письме он говорит: неверно, дорогая моя, на самом деле есть только наша любовь, а мои и твои чувства — лишь ее полюса.
In der Anfangszeit ihrer Beziehung schrieb Hegel seiner Braut einen kritischen Liebesbrief - zu solchen Dingen sind wirklich nur Philosophen fähig. Der Vorgang ist extrem erhellend: Marie hatte in einem ihrer Briefe einen Unterschied gemacht zwischen seiner Liebe zu ihr und ihrer Liebe zu ihm. Da musste er zum Rotstift greifen und die Dinge richtigstellen: Falsch, meine Teure, schrieb er zurück, es gibt in Wahrheit nur unsere Liebe, von der meine und deine Gefühle jeweils nur Pole sind.

Петер Слотердайк
Der Spiegel, Гегель одержал победу, 02.04.2007

Deutsch
Original
Гегель проводит различие между рассудком и разумом. Рассудок различает, разделяет и сортирует. Для этих целей можно использовать и машины. Разум, в свою очередь, соединяет, по-новому объединяет то, что было разделено, синтезирует.
Hegel unterscheidet zwischen Verstand und Vernunft. Der Verstand unterscheidet, trennt und sortiert. Dazu könnenwir auch Maschinen verwenden. Die Vernunft hingegen verbindet, führt Getrenntes auf neue Weise zusammen,synthetisiert.

Себастиан Острич
Stuttgarter Zeitung, Рассудок разделяет, разум соединяет, 19.08.2020

Deutsch
Original
Если задать вопрос, как возникает субъект, то мы увидим, что каждый субъект развивается из некой зависимости, из постоянной борьбы за дифференциацию. Невозможно с самого начала сразу твердо стоять на ногах; невозможно существовать без чужой помощи, и, конечно, не обойтись без той социальной и экономической структуры, на которой эта помощь основывается. Каждый субъект развивается в самостоятельное мыслящее и говорящее существо, претерпевая некое формирование, — и это неразрывно связано с зависимостью. Иногда эта зависимость вполне желанна, но иногда она бывает психологически невыносима. То есть зависимость полна амбивалентности. Границы, которые мы проводим, чтобы отличить себя от других, на первый взгляд, кажутся необходимыми для выживания. Но те, кого мы исключаем, — это и те, от кого мы — в их отсутствие — зависим при конструировании того, что называем своей идентичностью. Однако за пределами идентичности есть и возможность взаимного преобразования — преобразования, принимающего враждебность, задачу перевода и возможность трансформирующего и живительного взаимного признания. Закрытая граница определяет людей в пределах этой границы через тех, кто остался снаружи. Только через контакт с неожиданным, пугающим и многообещающим мы осознаем — и хочется надеяться, не слишком поздно — те связи, которые без нашего ведома бросают нам вызов и делают нас по-настоящему живыми.
Wenn wir uns fragen, wie ein Subjekt wird, dann sehen wir, dass sich jedes Subjekt aus einer Abhängigkeit heraus entwickelt, aus einem anhaltenden Kampf um Differenzierung. Man kann nicht von Anfang an auf eigenen Beinen stehen; man kann nicht ohne die Hilfe anderer existieren, sicher auch nicht ohne das soziale und ökonomische Netzwerk, auf das die Pflegeperson baut. Jedes Subjekt entwickelt sich zu einem eigenständigen denkenden und sprechenden Wesen kraft einer Formation, die unauflösbar mit Abhängigkeit verbunden ist. Manchmal besitzt diese Abhängigkeit durchaus lustvolle Qualität, doch manchmal ist sie psychisch nicht zu ertragen. Abhängigkeit steckt also voller Ambivalenz. 

Die Grenzen, die wir ziehen, um uns von anderen zu unterscheiden, scheinen zunächst überlebensnotwendig zu sein. Doch diejenigen, die wir ausschließen, sind auch die, von denen wir – in ihrer Abwesenheit – abhängen, um das zu konstruieren, was wir unsere Identität nennen. Jenseits der Identität aber liegt die Chance der gegenseitigen Verwandlung – einer Verwandlung, die Feindseligkeit, die Aufgabe der Übersetzung und die Möglichkeit einer transformierenden und belebenden wechselseitigen Anerkennung akzeptiert. Die geschlossene Grenze definiert die Menschen innerhalb der Grenze durch die, die zurückgewiesen wurden. Nur durch den Kontakt mit dem, was unerwartet, furchteinflößend und verheißungsvoll ist, erkennen wir – hoffentlich nicht zu spät – die Bindungen, die uns, ohne dass wir es wüssten, fordern und wahrhaft lebendig sein lassen.

Джудит Батлер
Die Zeit, Зачем сегодня читать Гегеля?, 12.02.2020
Редакция декодера

читайте также

Gnose

Маркс и Россия

«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», — писал в 1913 году Ленин. Маркс, находившийся в вечных поисках и сомнениях, скорее всего, счел бы это утверждение кошмаром. Но кому интересно мнение памятника? Историк Герд Кенен — о Марксе и его отношении к России.

Gnose

Удовольствие женщины — в план пятилетки!

Выполнить и перевыполнить пятилетний план по женским оргазмам на душу населения! Лидеры многих социалистических стран не нашли бы в этом лозунге ничего удивительного. Об этом – в гнозе социолога и историка сексуальности Катерины Лишковой.

Гнозы
en

Изображая жертву: о культуре виктимности

«Политическая корректность опасна тем, что она возрождает племенное мышление» – «То, что вы называете политической корректностью, я называю прогрессом». Этот обмен репликами — фрагмент из недавней дискуссии между Джорданом Петерсоном и канадской журналисткой Мишель Голдберг. Коротко и емко, он наилучшим образом отражает суть сегодняшних дебатов по поводу меньшинств и их права голоса в современном обществе. 

«Все чувствуют угрозу»

«Все чувствуют угрозу; одни — от большинства, другие — от меньшинства. Те и другие при очень разных шансах на самореализацию страдают от страха перед неполнотой своего коллективного бытия», пишет немецкий социолог Хайнц Буде1. Действительно, самореализация, а не успешное «встраивание» себя в заранее заданные рамки, стала главным императивом сегодняшнего западного общества — «общества сингулярностей», как назвал его другой немецкий социолог, Андреас Реквиц2. Сегодня не только каждый индивид, но и многие группы претендуют на статус «особенных», стремятся определить себя через ту или иную уникальную идентичность. При этом, пишет Реквиц, как для отдельных людей, так и для целых сообществ стремление к оригинальности и неповторимости является не просто субъективно желанным, но и социально ожидаемым3. Как это ни парадоксально, но быть «уникальным» — это и значит соответствовать требованиям сегодняшнего образованного городского среднего класса.

Уникальность, неповторимость, оригинальность существуют не сами по себе, но, напротив, социально производятся и воспроизводятся. Их создают и конструируют социальные агенты — отдельные индивиды, организации, институты. И именно в процессе этого конструирования нередко возникает конфликт между группами, претендующими на то, чтобы быть особенно особенными, и опасающимися, что их право на самоопределение будет ограничено извне. Точно так же, как в дебатах между Петерсоном и Голдберг: одни чувствуют, что не могут произносить те или иные вещи вслух, а другие — что их не слышат. И те, и другие ощущают себя жертвами.

Сегодня принято стремиться к тому, чтобы быть уникальным и особенным. Возможна ли в таком обществе солидарность?  © Chris Murphy/flickr, CC BY-NC-ND 2.0

Действительно, сингулярность — уникальность —  к которой сегодня принято стремиться, нередко понимается как сингулярность пережитой  в прошлом или переживаемой в данный момент дискриминации. Женщины, темнокожие, мигранты, мусульмане, люди с теми или иными недугами: все чаще в публичных дебатах (таких, например, как #metoo или #faceofdepression) «особенность» жизненного опыта отдельных социальных групп сводится к особенностям насилия, этот опыт сформировавшего. Дискуссия о правах угнетенных групп ведется, как минимум, с послевоенных попыток осмысления Холокоста и колониальной истории, и с середины 1960-х годов приобретает глобальное значение. Однако за последние несколько десятилетий фокус этой дискуссии сместился с борьбы за всеобщие права человека на борьбу за права отдельных сообществ4

«Взгляды автора не соответствуют сегодняшним представлениям о роли женщин»

Нет никакого сомнения в том, что насилие и дискриминация действительно существуют (с этим согласился бы даже Джордан Петерсон – по его мнению, в сегодняшнем обществе дискриминируют белых мужчин среднего класса). Более того, насилие и дискриминация, действительно, могут в большой степени определять ход жизни многих людей. Вопрос, который волнует сегодня многих исследователей заключается не в том, насколько обоснованны притязания тех или иных людей, групп, сообществ на статус жертв. Нет, вопрос в другом: какого рода социальные отношения возникают вокруг статуса жертвы?

Отвечая на этот вопрос, социологи Брэдли Мэннинг и Джейсон Кэмпбелл говорят о формировании в западном обществе – в особенности, в США – так называемой «культуры виктимности». Эта культура, пишут Мэннинг и Кэмпбелл, породила целый ряд новых понятий и практик, призванных защитить хрупкое — особенное, уникальное — «я» от насилия мнимого или настоящего. В американских кампусах борятся с «микроагрессиями»: непреднамеренными, но оскорбительными с точки зрения жертвы, высказываниями. Микроагрессией может стать, например, комплимент женщине по поводу ее обуви или прически; ей может стать рэп в исполнении белого музыканта или китайское блюдо в столовой американского университета. Точно так же рассуждения Иммануила Канта об устройстве общества могут расстроить современных студентов — уже в 2008 году одно из изданий «Критики чистого разума» вышло с примечанием от издательства: «Взгляды автора не соответствуют сегодняшним представлениям о роли женщин и этнических меньшинств». Наконец, целый ряд институций — администрации колледжей, дирекции музеев, продюсерские фирмы — изгоняют провинившихся или подозреваемых в насилии личностей из публичного пространства. 

Культура виктимности породила и новую форму моральной иерархии, где жертва имеет первостепенное право на высказывание. Если не в судебном, то, как минимум в репутационном смысле, осуществилась смена фундаментальных презумпций: презумпция невиновности сменилась на презумпцию виновности — виноват, пока не доказано обратное. При этом решение о степени вины нередко принимает сторона, считающая себя жертвой, — в единоличном порядке.

Солидарность для 99% 

Характерной чертой культуры виктимности становится, по мнению некоторых критиков, так называемый «карцерный активизм», когда одни группы используют инструменты государственной власти для подавления представителей других. Так, некоторые феминистки критикуют активисток движения #metoo именно за их готовность «спустить собак» и «запереть в тюрьмах» тех, кого проще всего категоризировать как насильников — мужчин из социально уязвимых групп.

Культуру виктимности и общество сингулярностей критикуют как справа, так и слева, причем критики с обеих сторон задаются одним и тем же вопросом: не грозит ли нам новая форма тоталитаризма? Отличие в ответах на этот вопрос. Если консервативные мыслители считают что выход — в большей индивидуализации, в императиве личных достижений над социальными структурами, то левые критики культуры виктимности настаивают на том, что борьба с насилием, неравенством и дискриминацией должна вестись не отдельными группами, а совместными усилиями. Поиск солидарности — а не сингулярности — является единственным выходом из тупика, в котором отдельные сообщества борются за перераспределение привилегий в свою пользу, а не за общее благо. Именно на этих позициях стоит как ряд активистских движений (например, Unteilbar в Германии или феминистские забастовки huelga feminista в Испании), так и многие социологи, политологи, экологи, гендерные исследователи. 

«Феминисткам необходимо объединяться с другими анти-капиталистическими и анти-системными движениями, чтобы стать феминизмом для 99% человечества. Только объединившись с анти-расистами, экологами, защитниками трудовых прав и прав мигрантов, мы сможем победить неравенства и сделать нашу версию феминизма надеждой для всех остальных», — пишут в своем «Манифесте» социологи Чинция Арруцца, Тити Бхаттачарья и Нэнси Фрейзер5

«Белая привилегия — это марксистская ложь», а «исламофобия — миф, придуманный фашистами и используемый трусливыми политиками», настаивает Джордан Петерсон. Наоборот, девиз левых критиков идентитарной политики и культуры виктимности мог бы звучать так: «Сингулярности всех стран — объединяйтесь!». 


1.Bude, Heinz (2014) Gesellschaft der Angst. Hamburger Editionen. S. 142-143. 
2.Reckwitz, Andreas (2018) Gesellschaft der Singularitäten. Suhrkamp. 
3.Reckwitz, Andreas (2018) Gesellschaft der Singularitäten. Suhrkamp. S. 9. 
4.Ignatieff, Michael (2001) Human Rights as Politics and Idolatry. Princeton University Press. 
5.Arruzza, Cinzia; Bhatttacharaya Tithi; Fraser, Nancy (2019) Feminism for the 99%: Manifesto. Verso. NY. 
читайте также
Gnose

Советский Союз и падение Берлинской стены

«Насколько мне известно, это вступает в силу немедленно... сейчас». Эти слова привели к штурму Берлинской стены. Ни Кремль, ни советское посольство в Восточном Берлине не были в курсе. Историческое решение об открытии стены поздним вечером 9 ноября было принято без согласования с советскими «друзьями». Ян Клаас Берендс о реакции Москвы на драматические перипетии 1989 года.

показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)