Алеся Буневич уехала в Вильнюс вслед за мужем в 2021 году, но иногда бывала в Беларуси. В апреле 2022-го она поехала на годовщину смерти матери, была задержана, попала в СИЗО. Сначала Алесю обвинили в «терроризме» в рамках дела «рельсовых партизан», а в результате осудили за незаконное пересечение границы. Буневич была признана правозащитниками политзаключенной, отбыла весь срок, вышла спустя два с половиной года и вернулась в Литву, к мужу и сыну.
Перед интервью Алеся уточнила: любые ее слова могут отразиться на людях, остающихся в заключении, и говорить она будет исключительно о личном опыте. Комментарии Дианы Пинчук из правозащитного центра «Вясна» помогут оценить масштабы и особенности репрессий против беларуских женщин в целом.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.
«При моем первом звонке сыну нас оборвали, когда он начал рассказывать про музыкальную школу. Он едва ли не рыдал, потому что не успел рассказать даже короткую историю. Почему оборвали? Ну вот потому», — Алеся не всегда может и сама объяснить логику того, что ей пришлось пережить.
Основное место заключения беларусок — колония №4 в Гомеле. В ней держат около полутора тысяч женщин, из которых на начало ноября 2024 года 109 проходили по политическим делам. Алеся была одной из них.
Женщины и мужчины находятся в разных местах лишения свободы и, как правило, не встречаются. Хотя у них есть небольшой контакт через видеопоздравления к праздникам, которые они отправляют друг другу по распоряжению администрации. Алеся Буневич объясняет: сложно говорить, что кому-то из политзаключенных легче именно благодаря гендеру, но все же условия разнятся, по-разному устроен микросоциум внутри колоний.
«Мужчины выглядят солидарнее. Среди женщин готовы поддержать и прикрыть только свои, остальным ты безразлична», — говорит она.
Собеседница отмечает, что в мужских колониях есть некая иерархия среди заключенных и обладатели более значимой позиции могут вести переговоры с администрацией. В женской колонии в Гомеле усилиями тюремного начальства такая иерархия почти стерта.
«Им положена всего одна пачка прокладок в месяц»
И на тюремные будни влияет то, что тела мужчин и женщин выглядят и функционируют по-разному. В частности, различаются гигиенические потребности: в период менструаций, а это в среднем от трех до шести дней в месяц, женщине нужно чаще бывать в душе. Но в колонии мыться можно раз в неделю в так называемой бане. На самом деле это душ, где за 12 минут женщине нужно раздеться, помыться, одеться. Способы поддерживать себя в чистоте в остальное время различаются от отряда к отряду, рассказывает Алеся. Один из неприятных, но простых и популярных — мыться над унитазом из пластиковой бутылки.
За малейший проступок политзаключенных могут лишить посылок
У заключенных нет и возможности переодеться, когда нужно. При этом, хотя в некоторых СМИ писали, что ограничили также передачу прокладок, на практике этого не произошло — по крайней мере, в колонии в Гомеле. Во всяком случае, так сказали Алесе Буневич недавно освобожденные женщины.
Проблема в другом: политзаключенных за малейший проступок могут лишить посылок, некоторые к тому же внесены в списки «террористов», и денежные переводы им запрещены. В итоге, с учетом мизерной зарплаты в колонии и периодического отсутствия прокладок в местном магазине, достать их бывает сложно.
Даже представить страшно, говорит Алеся, как обстоят дела у женщин, которые находятся в местах с более строгими условиями — в штрафном изоляторе (ШИЗО) или помещении камерного типа (ПКТ): «Им положена пачка прокладок в месяц. Но что такое пачка прокладок при обильных месячных?»
«Я не похорошела, я вымыла голову»
В заключении сложно почувствовать себя красивой — а хочется. Но многое зависит не от самой женщины. Например, у нее может измениться размер белья, но родственники не могут удаленно подобрать нужный. Хотя в жару, иронизирует Алеся, без бюстгальтера даже удобно.
Также она упоминает длинные волосы. Расставаться с ними обычно никто не готов, но уход превращается в квест: например, формально голову разрешено мыть два раза в неделю, а на практике часто получается и вовсе один. «Постоянно ощущение грязных волос, это отвратительно. [К тому же раз в год горячую воду отключают на две недели], и одно дело помыть ледяной водой короткие стрижки мужчин, и другое дело — волосы до пояса», — говорит Алеся.
Она вспоминает, что постоянно чувствовала себя непривлекательной — с грязными зализанными волосами, без косметики и в очках вместо линз, потому что в тюрьме появились проблемы с глазами. «Сейчас многие [тоже вышедшие] девчонки увидели меня и сказали, что я похорошела. Нет, я просто помыла голову, надела линзы и накрасилась», — говорит она.
Алеся Буневич после освобождения из тюрьмы, 3 августа 2024 года / Фотография © Из личного архива Алеси Буневич
«Ввести военное положение»
Медицины в тюрьме скорее нет. Медпомощь предусмотрена, но фактически доступ к врачам, лечению и препаратам затруднен, их нужно «добиваться» — просить или требовать.
В случае Алеси было две проблемы, после которых она решила не обращаться к врачам, пока не выйдет на свободу. Сначала ей запрещали принимать гормональные препараты, что привело к полному сбою цикла и сильным болям.
Второй случай касался мигрени, которую Алесе предложили перетерпеть. Позже прописали уколы для сосудов — но помешали прийти на половину из них. Например, один из уколов был назначен в день, когда в колонию приехала проверка, а потому политзаключенную по распоряжению администрации скрывали вместе с остальными в отряде. В колонии это называется «ввести военное положение».
Политзаключенным в основном запрещают свидания с близкими
Что касается репродуктивного здоровья, то собеседница критикует не только оказание гинекологической помощи, но и организацию труда в колонии. Алеся пересказывает нормативы по памяти: формально заключенные женщины не должны поднимать тяжести свыше 30 кг, фактически вес доходил до пятидесяти, и отказаться нельзя.
Еще один аспект — беременности в тюрьме. Впрочем, это редко касается политзаключенных, объясняет Алеся, потому что их в основном лишают свиданий с близкими.
«Вместо счастливого момента…»
Отдельная тема для политзаключенных женщин — дети. С кем они останутся, ждать ли угроз, что ребенка заберут органы опеки? В случае Алеси Буневич ребенок остался с папой за границей, и это было хорошим вариантом.
Общение с близкими разрешается по телефону. «Но телефонные разговоры с родственниками у нас, “экстремисток”, короткие. Я ни разу дольше шести минут не звонила, да и шесть только однажды, чаще четыре-пять. Один раз дали поговорить полторы минуты», — вспоминает она.
«Я в какой-то момент перестала ходить на звонки, настолько это был большой стресс»
Общаться можно с кем-то одним, трубку передавать запрещено. Звонок могут оборвать, например, если говоришь слишком тихо. Не дозвонилась с первого раза — перезвонить не дают.
«В итоге вместо счастливого момента… Все это из-за отношения людей, которые могут дать разрешение. Или не дать. Я в какой-то момент перестала ходить на звонки, настолько это был большой стресс».
После долгого заключения у матери есть риск утратить связь с ребенком. В случае Алеси она снова наладилась: «Но время нужно, и хорошо, что теперь оно у нас есть».
«Опыт заключения преследует, хочешь этого или нет»
Перед выходом на свободу заключенная должна сдать вещи и сразу расписаться, что получила их обратно — хотя на деле их отдают позже и порой не все. Алесе, например, не разрешили забрать из колонии униформу, купленную за ее же деньги. «Хотелось иметь косынку, которую я зашивала на фабрике четыре раза, а она разваливалась от старости. Не отдали, хотя не имеют права. Сказали: “Ты хочешь выйти? А то выпустим не сейчас, а среди ночи”», — говорит Алеся Буневич.
Дома первое время бывшая политзаключенная жила по тюремному расписанию, а личные вещи раскладывала так, чтобы семья смогла их найти и передать в тюрьму, если понадобится. В какой-то момент Алеся задумалась, когда и кому понадобится? И не нашла ответа.
Алеся Буневич с мужем и сыном после освобождения / Фотография © Из личного архива Алеси Буневич
Опыт заключения преследует так же, как детские травмы, — хочешь этого или нет, говорит она. «Мне снятся люди, которые меня задерживали. Не хочется думать, что я в безопасности, потому что меня приходят искать домой, к отцу. Ничего не закончено, учитывая, сколько людей там остается». С бывшими сокамерницами они постоянно обмениваются новостями и много говорят о тех, кто остался в тюрьме.
«Администрация ведет себя так, будто политзаключенные не выйдут никогда». Комментарий правозащитницы
«Алеся рассказала свой опыт, а историй таких тысячи», — объясняет Диана Пинчук, представительница правозащитного центра «Вясна», добавляя к рассказу бывшей политзаключенной подробности, о которых знает благодаря своей работе. Вот цифры, которые она приводит:
- С 2020 года более 1400 женщин осуждены в Беларуси в уголовном порядке по политическим мотивам.
- Минимум 164 политзаключенные женщины удерживаются на ноябрь 2024 года в колониях и на «химии» (ограничение свободы с направлением в исправительное учреждение открытого типа).
«Это ужасные цифры, за каждой из них стоят человеческие истории, надломанные судьбы. В местах заключения удерживаются и пенсионерки, и студентки, и матери, которых лишили родительских прав во время заключения, женщины с серьезными проблемами со здоровьем», — говорит Диана Пинчук.
Многие политзаключенные женщины имеют проблемы не только с физическим, но и с ментальным здоровьем. «Условия, в которых содержат политзаключенных, достигают уровня пыточных, — говорит правозащитница. — Политзаключенные женщины в той же гомельской колонии №4 часто сталкиваются с дополнительными формами давления из-за того, что осуждены по “экстремистским” статьям».
Они терпят постоянные издевательства, оскорбления и угрозы, объясняет собеседница, администрация колонии может устраивать им провокации с помощью других заключенных. «Политических» по надуманным причинам помещают в ШИЗО и ПКТ, отправляют в так называемый «пресс-отряд», где на заключенных особенно давят.
«Условия, в которых содержат политзаключенных, достигают уровня пыточных»
При этом осужденным по политическим мотивам женщинам запретили в колонии посещать церковь, спортивную площадку и развлекательные мероприятия, напоминает Диана Пинчук.
С политзаключенными не рекомендуется общаться обычным заключенным, вплоть до наказания за разговор. Им просто не отдают письма от посторонних людей, а иногда и от родственников. Так, в той же гомельской колонии политзаключенная политик Мария Колесникова содержалась в режиме инкоммуникадо, то есть полной изоляции, с февраля 2023 года по 12 ноября 2024-го, когда к ней пустили отца. Встреча была в присутствии силовиков и пропагандистов, они и опубликовали фото, на которых Мария улыбается. Посещение разрешили после того, как в конце октября журналист Би-би-си спросил Лукашенко, почему к Колесниковой 18 месяцев не пускают родных, а тот резко ответил, что, может, она им «неинтересна».
Когда Марию перемещают, в колонии объявляют «военное положение», но ранее просочились сведения, что у нее серьезные проблемы со здоровьем после экстренной операции из-за прободной язвы, что она весит 45 кг при росте 175 см.
«Одна бывшая политзаключенная ИК-4 рассказала, что они с другими женщинами удивлялись: почему администрация колонии ведет себя так, будто политзаключенные никогда не выйдут?» — говорит правозащитница.
Политзаключенные женщины находятся в постоянном напряжении, в неизвестности, что их ждет. Им могут угрожать продлением наказания с помощью статьи 411 УК РБ о «неповиновении» требованиям администрации. Так, задержанную еще в январе 2021 года политзаключенную Полину Шарендо-Панасюк уже судили по ней трижды, срок ее заключения из двух лет превратился в пять, она по-прежнему в гомельской колонии.
Чтобы поддержать родных, семьи тратят огромные деньги на передачи, адвокатов, учатся обходить ограничения, которые придумывает режим.
«С освобождением, как и сказала Алеся, проблемы не заканчиваются. Заключение сильно отражается на здоровье женщин, и на восстановление потребуется много времени, — говорит правозащитница. — Кроме того, есть случаи, когда бывшие политзаключенные в Беларуси сталкиваются с новым уголовным преследованием. Некоторых женщин в колониях судят повторно по другим политическим делам, добавляют сроки и переводят в колонию №24 для “рецидивисток”».
***
Во время активной фазы протестов многие были уверены, что ситуация в стране изменится и политзаключенные выйдут на свободу до истечения своих сроков. Но уже выходят те, кому в 2020-м присудили четыре года, а у многих приговоры по десять лет и больше.
«И они могут досидеть свои космические сроки. Да, могут, — подчеркивает Алеся Буневич. — Это настолько страшно, что иной раз думаешь: нужны какие-то кардинальные меры. Если мы на них не способны, то придется идти на переговоры с диктатором-террористом, чтобы спасти людей. А пока затаили дыхание и, не ища логики и смысла, ждем, как чуда, очередного освобождения».
Текст: Анна Волынец
Опубликовано: 22.11.2024
Николай Статкевич (справа) на организованной им присяге независимой Беларуси. 1992 год. Фотография © 
Микола Статкевич после своего освобождения в августе 2015 года / Фотография © Tut.by