С начала полномасштабной агрессии против Украины Кремль регулярно озвучивает ядерные угрозы в адрес Запада — и прежде всего, европейских стран. Этой осенью Путин инициировал изменения в доктрине сдерживания, которые должны расширить список ситуаций, когда Россия будет готова к применению ядерного оружия. Среди прочего это «нападение» на РФ неядерного государства при «поддержке» стран, обладающих атомным оружием, что выглядит как прозрачный намек на действия ВСУ в международно-признанных границах России. Несколько недель спустя Путин провел тренировку сил ядерного сдерживания, заявив, что они должны быть в «постоянной готовности к боевому применению». Провластные аналитики, вроде Сергея Караганова и Дмитрия Тренина, предлагают уже сейчас готовиться к нанесению «демонстрационных ядерных ударов» и «спустить Европу в ящик истории».
В Германии российская агрессия и кремлевские угрозы вызвали всплеск обсуждения различных способов противодействия потенциальной эскалации конфликта в будущем и переноса боевых действий на территорию Евросоюза и НАТО. Тема собственного европейского ядерного сдерживания вернулась в общественную дискуссию. Особенно в свете возможного возвращения к власти в США Дональда Трампа, который грозит резко ограничить американскую защиту Европы. Самые радикальные предложения сводятся к созданию «европейской атомной бомбы», в проектировании и размещении которой Германия должна сыграть решающую роль. Ответом на это предложение служит идея о наращивании «ядерного IQ», которое предполагает, прежде всего, распространение знаний о рисках применения и даже обладания ядерным оружием. С этой точки зрения, ядерное сдерживание — крайне спорная концепция, провал которой слишком опасен, чтобы на нее полагаться.
Немецкий эксперт Михаэль Рюле, более тридцати лет работавший в структурах НАТО, в статье для журнала Internationale Politik берет концепцию сдерживания под защиту, но напоминает, что для ее правильного понимания важно брать в расчет не только ядерные, но и неядерные ее аспекты.
Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.
Во время Карибского кризиса 1962 года американский режиссер Стэнли Кубрик решил вместе с семьей эмигрировать в Австралию. Он прочел где-то, что, если сверхдержавы обменяются ядерными ударами, радиоактивное заражение там будут наименьшим. Но когда Кубрик, уже заказавший для своего путешествия более сотни коробок, узнал, что на корабле до Австралии на две каюты полагается только одна ванная комната, он быстро свернул это предприятие. Страх разделить один туалет с совершенно незнакомыми людьми внезапно оказался для режиссера, страдавшего от всевозможных фобий, сильнее, чем страх погибнуть в ядерном аду. Кубрик остался в США — и вскоре обыграл свой страх перед ядерной войной в сатирическом шедевре «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу».
Друг, которому Кубрик рассказал об этом неловком эпизоде из своей жизни, опубликовал его только после смерти режиссера. Но, вообще говоря, Кубрику не стоило стыдиться своих противоречивых реакций. Игривое, почти небрежное, отношение к теме сдерживания — как ядерного, так и конвенционального — и сегодня остается одной из отличительных черт западного стратегического дискурса. Ведь даже если внешне создается впечатление, что эта концепция переживает ренессанс, связанный с ухудшением ситуации в сфере международной безопасности, в основном речь идет о соединении произвольно выбранных фрагментов, с помощью которых пытаются подкрепить собственную позицию. Это очень плохая отправная точка для политики безопасности в духе реализма в период «смены эпох».
Сдерживание как научный объект
Если верить Лоуренсу Фридману, корифею британских исследований сдерживания, концепция сдерживания очень хорошо подходит западным демократиям. Стратегии сдерживания, полагает Фридман, так привлекательны для правительств, потому что позволяют им выглядеть защищающимися, но не слабыми, и в то же время решительными, но не безрассудными. Сдерживание подразумевает, что нежелательное развитие событий можно предотвратить, ничего для этого не делая: простая угроза заменяет применение оружия. Поэтому военное сдерживание — это, по сути, концепция сохранения статус-кво. Она не лишена слабостей с точки зрения логики и поднимает сложные этические вопросы, особенно в своем ядерном аспекте. Однако, когда она работает, ее преимущества значительно превышают издержки.
С началом ядерной эры сдерживание стало все больше интересовать ученых и превратилось в объект научного изучения. То, что изначально было ходом чисто военной мысли, все больше обогащалось знаниями из политологии, экономики и поведенческой психологии. Это привело, среди прочего, к лучшему пониманию рисков и пределов сдерживания, но прежде всего заострило внимание на важности военно-политического контекста, который может определить успех или провал этой стратегии. И хотя абстрактно-гипотетический характер предмета исследования породил множество сомнительных аналитических построений, за десятилетия все-таки успел сформироваться свод фундаментальных знаний о концепции сдерживания, который послужил руководством для западной политики безопасности.
Когда концепция сдерживания работает, ее преимущества значительно превышают издержки
После окончания холодной войны сдерживание, естественно, стало играть меньшую роль в западном дискурсе. Теперь оно вновь обрело значение, особенно в свете все более агрессивной политики России. Но именно шедшие в Германии после вторжения России в Украину в феврале 2022 года дискуссии показали, что в состоянии шока многие участники вполне готовы игнорировать даже базовые принципы науки сдерживания.
Понять интересы противника
Одно из таких основополагающих условий успешного сдерживания — знание противника и его интересов. Такой анализ труден и умозрителен, особенно в случае менее прозрачных авторитарных систем. Однако он необходим, поскольку от оценки противника зависит то, как будет организовано сдерживание. Но зачастую эти аналитические изыскания оказываются тщетными.
В контексте текущих дискуссий такие страны, как Россия и Китай, Иран и Северная Корея, нередко предстают в виде карикатур, единственная цель которых — максимально усложнить жизнь Западу. То обстоятельство, что эти страны могут преследовать свои собственные — хотя и весьма сомнительные с точки зрения Запада — интересы в сфере безопасности, практически не обсуждается. Считается, что их усилия направлены исключительно на разрушение созданного Западом «порядка, основанного на правилах».
Столь одномерная интерпретация скрывает сразу несколько подводных камней, которые влияют на западную политику сдерживания. С одной стороны, она с самого начала исключает мысль о том, что Запад и сам мог совершить ошибки в отношениях с этими государствами, — мол, это все равно стратегические аутисты, чей взгляд на мир как на игру с «нулевой суммой» не допускает никаких компромиссов. Что снимает с Запада ответственность за разработку конструктивной политики в отношениях с этими государствами, которая бы разрядила конфликты до их военной эскалации. С другой стороны, анализ, помещающий Запад в центр всех процессов, возлагает на него такую большую ответственность за политические усилия по защите миропорядка от внешних угроз, что разочарование по поводу тщетности этой политики выглядит почти неизбежным.
Российская угроза
В нынешних весьма эмоциональных дебатах по поводу Украины особенно ярко проявляется тенденция считать, что противник готов практически на все. Российское государство рассматривается как тот самый перманентный империалист, чей экспансионизм можно остановить, лишь нанеся ему тяжелое поражение в его войне против Украины. Иначе, как считается, у Москвы возникнет искушение напасть на НАТО. В такой интерпретации война России против Украины — это не постсоветский конфликт, а прелюдия к реализации гораздо более масштабных имперских замыслов.
Некоторые меры, принимаемые для усиления сдерживания, скорее пугают, чем успокаивают население
Такое понимание России и ее политики чревато тяжелыми последствиями для североатлантической стратегии сдерживания. Ведь если Россия —эдакий хищник с оппортунистской установкой, который наносит удар, как только Запад теряет бдительность, значит, мир в Европе зависит исключительно от военной мощи НАТО. И хуже того: если даже альянс из 32 стран, во много раз превосходящий Россию, не смог предотвратить нападение с ее стороны, это фактически должно привести к выводу, что никаких доступных средств сдерживания этой страны не существует. Увеличение военных навыков армий НАТО, для которого есть много веских причин, в таком случае не имеет большого смысла. Вместо этого правительствам стран альянса следует готовить своих граждан к неизбежной войне.
Именно к этому призывают многие участники нынешних дебатов. Но один из болезненных выводов, к которому привели предыдущие дискуссии, заключается в том, что некоторые меры, принимаемые для усиления сдерживания, скорее пугают, чем успокаивают население. Поэтому важно всегда взвешивать «сдерживание» и «успокоение». В значительной части западных демократий многолетние дебаты о неизбежной войне, вероятно, не повысят готовность защищать их, а, скорее, приведут к кризису восприятия утвердившейся политики безопасности. То, что должно было усилить сдерживание, парадоксальным образом приведет к его ослаблению и тем самым сыграет на руку России.
Возможности и интересы
Попытка оценить интересы противника важна не только для обороняющейся стороны, которой нужно повлиять на потенциального агрессора. К результатам исследований в области сдерживания, которые, к сожалению, слишком часто игнорируют, относится то, что и нападающая сторона должна в своих расчетах не только учитывать возможности обороняющейся, но и оценивать ее интересы. Это именно то, почему Аргентина в 1982 году оккупировала Фолклендские острова, принадлежащие Великобритании, хотя и знала о военном превосходстве Великобритании как ядерной державы. Считалось, что значимость этой группы островов для Лондона была слишком мала, чтобы проводить дорогостоящую военную операцию в Южной Атлантике по их возвращению. Сделанная Аргентиной оценка британских расчетов оказалась ошибочной, но и британская стратегия сдерживания провалилась, потому что информация о сохраняющемся интересе Великобритании к островам не была донесена нужным образом.
Асимметрия интересов важнее баланса военных сил
Неоднократно звучавшее в ходе нынешних дискуссий утверждение, будто более сильный в военном отношении Запад мог бы удержать Россию от нападения на Украину, в корне неверно оценивает положение дел. Во-первых, Россия быстро поняла, что Запад не готов рисковать войной из-за Украины. Заинтересованность России в том, чтобы не допустить переориентирования Украины на Запад, всегда была выше, чем заинтересованность Запада в чрезвычайных обстоятельствах защитить Украину даже силой оружия.
Следовательно, военное превосходство НАТО не играло решающей роли в расчетах России, поскольку все равно не было бы использовано. Асимметрия интересов была важнее баланса военных сил. Тех, кто не учитывает эту связь между сдерживанием и интересами, будут — как Великобританию в 1982 году или НАТО в 2022-м — всякий раз заставать врасплох, сколько бы они ни вкладывали в свою оборону.
Ядерная угроза
Неадекватное понимание концепции сдерживания характерно не только для Запада. Россия также неоднократно терпела неудачу в своих попытках использовать эту концепцию для достижения своих целей. Так, еще до вторжения в Украину Россия уже использовала риторику ядерных угроз, чтобы ограничить поддержку Киева со стороны Запада. Эти угрозы теперь подкрепляются учениями ядерных сил и размещением атомного оружия в соседней Беларуси.
Однако эта угроза пока не возымела должного эффекта. Это связано с тем, что Запад принимает свои решения не только на основе российских заявлений, но и на основе оценки российских интересов. Подобно тому, как Москва пришла к выводу, что Запад не будет защищать Украину, Запад уверился, что применение ядерного оружия возможно только в том случае, если на карту будут поставлены экзистенциальные интересы России. Поскольку до этого еще очень далеко, расширение поддержки Украины — в том числе с помощью более дальнобойного оружия — считается оправданным. В итоге российские угрозы теряют силу, потому что Запад использует в качестве мерила для своих действий не риторику Москвы, а оценку российских интересов.
И даже более того. Постоянно ссылаясь на «красные линии», которые Запад пересекает без последствий, Россия подрывает собственный авторитет, а заодно и свою стратегию сдерживания. Впечатление решимости, которое пытается создать Москва, сменяется ощущением беспомощности, поскольку угроза оружием массового уничтожения не имеет никакого отношения к политическим и военным целям, которые она преследует в этой войне.
Российские угрозы теряют силу, потому что Запад использует в качестве мерила для своих действий не риторику Москвы, а оценку российских интересов
Но проблема действительно возникнет, если, как того требовали многие участники дискуссии, политика Запада не ограничится обеспечением выживания Украины, а будет направлена на победу над Россией. Тогда ядерные угрозы Москвы приобретут совершенно новое измерение. Один из классических выводов поведенческой психологии заключается в том, что страх потерять что-то заставляет людей идти на больший риск, чем перспектива что-то приобрести. В контексте сдерживания это означает, что нельзя ставить противника, обладающего ядерным оружием, в положение, когда он считает, что ему терять больше нечего.
Занят ли Запад «самосдерживанием»?
Именно этим руководствуется Запад в своей политике на украинском направлении. Поддержка Киева постоянно усиливается, но так, чтобы не спровоцировать войну между Западом и Россией, которая потенциально может принять ядерное измерение. Очевидно, что такая политика разочаровывает многих наблюдателей, призывающих к более быстрой и всеобъемлющей помощи Украине, поскольку лишает Киев определенных военных возможностей. Соответственно, некоторые западные правительства часто обвиняют в том, что они поддались необоснованному страху перед российским ответом (то есть занимаются «самосдерживанием») или даже позволили Путину успешно ими манипулировать.
Вполне возможно, что Запад мог бы с самого начала вести более решительную политику, не спровоцировав ответных действий России. Однако это значительно увеличило бы риски для Запада. По этой причине именно США, которые и так несут на себе основную тяжесть западной помощи Украине, следуют осторожным курсом. Вашингтон не только внимательно следит за ядерной активностью России, но и старается не подавать никаких вводящих в заблуждение сигналов. Но то, что консервативные критики успели назвать отсрочку американских ракетных испытаний вскоре после нападения России на Украину признаком слабости, еще раз показывает, что смутная потребность продемонстрировать силу и решительность отодвигает для некоторых осознание риска на второй план. Если бы обе стороны действовали по такой схеме, прямая военная конфронтация была бы практически неизбежна.
Серая зона гибридных конфликтов
Нежизнеспособность простого уравнения, согласно которому увеличение военной мощи обычно приводит к большей эффективности сдерживания, очевидна и при попытке применить концепцию сдерживания к атакам ниже порога военных действий. Так, в последние годы НАТО квалифицирует как угрозы, способные привести альянс в действие, в том числе так называемые гибридные атаки, например, в киберпространстве, в сфере дезинформации или в форме саботажа.
Тот, кто хочет ответить военными действиями на невоенные провокации, покидает сферу сдерживания в пользу крайне рискованной стратегии «око за око»
Однако на практике непрекращающаяся гибридная активность против стран НАТО показывает, что такая угроза не сильно впечатляет тех, кто к ней прибегает. Они рассчитывают — и вполне обоснованно — что НАТО, в распоряжении которого находятся почти исключительно военные инструменты, не станет отвечать на невоенные атаки, взяв в руки оружие. Поэтому попытки некоторых аналитиков распространить принцип сдерживания на серую зону гибридных конфликтов с помощью затейливого словотворчества («сдерживание с помощью запутывания») ни к чему не приводят.
Проблема этой дискуссии заключается, с одной стороны, в том, что концепция сдерживания дезавуируется, если она применяется к ситуации, в которой почти неизбежно потерпит неудачу. А кроме того, утверждение, что Россия уже давно ведет гибридную войну против Запада, часто звучащее в контексте войны в Украине, не только чувствительно с точки зрения международного права, но и заставляет некоторых наблюдателей призывать Запад к более жестким контрмерам, включая использование военных средств.
Но тот, кто хочет ответить военными действиями на невоенные провокации, покидает сферу сдерживания в пользу крайне рискованной стратегии «око за око», поскольку в этом случае у противника возникнет искушение симметричного ответа. Поэтому верная реакция на подобные угрозы кроется не в военном сдерживании, а в укреплении устойчивости государства, экономики и общества.
Повышения «ядерного IQ» мало
Нынешние западные дебаты, в которых сдерживание одновременно переоценивается и недооценивается, показывают, что заявленное переосмысление этой концепции так и осталось незавершенным. Прежде всего, шок от нападения России на Украину показал, что, хотя многие участники дискуссии признают растущую важность сдерживания, они используют эту концепцию только избирательно, даже местами противоречиво, ради обоснования собственной позиции. И действительно, сдерживание — не точная наука, которая бы могла бы дать конкретный план действий.
Но в период переориентации немецкой политики в сфере безопасности и обороны, которая, помимо прочего, должна выразиться в значительном увеличении оборонного бюджета, важно осознать, какие угрозы подвержены сдерживанию (и какими методами), а какие — нет. И осознать как можно скорее. Без тщательного рассмотрения возможностей и пределов сдерживания новая парадигма в политике безопасности, необходимой в связи с идущей «сменой эпох», останется неполной.
Поэтому предлагаемое некоторыми повышение «ядерного IQ» Германии — требование необходимое, но недостаточное. Как раз в своих неядерных аспектах концепция сдерживания заслуживает гораздо большего аналитического внимания, чем она получила до сих пор.
