Медиа

«В Израиле видят воплощение всех колониальных преступлений Запада»

Нападение боевиков движения ХАМАС на Израиль 7 октября прошлого года, убийство около 1200 израильтян и захват 251 заложника-еврея, затем ответная военная операция израильской армии с десятками тысяч погибших — все это вызвало огромное напряжение в значительной части мира. Эскалация этого непрекращающегося конфликта давно не была столь длительной, а связанные с ним дискуссии в западных странах — такими острыми. Германия — не исключение. В этой стране, для которой на протяжении многих десятилетий защита безопасности Израиля была важной частью самосознания, теперь непривычно громко звучат голоса критиков израильских властей. Одновременно выросло число преступлений на антисемитской почве — с начала 2024-го вдвое по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

Немецкий исследователь современного марксизма Инго Эльбе возлагает существенную долю ответственности за происходящие изменения на распространение в научных и университетских кругах постколониальной теории. По его мнению, она упрощает политические и исторические реалии и делает шаблонным восприятие общественных процессов. В результате Израиль оказывается в фокусе критики адептов этого направления без учета сложности его истории, как и истории еврейского народа в целом.

Читайте статью Эльбе для издания Jüdische Allgemeine в переводе дekoder’а.


Подписывайтесь на наш телеграм-канал, чтобы не пропустить ничего из главных новостей и самых важных дискуссий, идущих в Германии и Европе. Это по-прежнему безопасно для всех, включая граждан России и Беларуси.


 

Источник Jüdische Allgemeine
«Остановить террор против евреев». Акция солидарности с Израилем в Берлине 22 октября 2023 года /  Фотография © IMAGO / Olaf Schuelke

Волна ненависти к Израилю захлестнула западные университеты после погрома 7 октября. Мы имеем дело со значительной радикализацией левых сил, почва для которой была подготовлена задолго до этих событий. Постколониальная теория, доминирующая на сегодняшний день во многих областях науки, вносит в эти процессы существенный вклад. Согласно этой теории, следы постколониального мышления сохраняются в способах познания и социальных структурах даже после формального окончания колониального господства. Мотив «колониальности» — собирательного понятия для того, чтобы диагностировать, что западный миропорядок на протяжении пятисот с лишним лет подвергает так называемый Глобальный Юг дискриминации по расовому признаку и даже геноциду — объявляется главным критерием оценки исторических событий и актуальной социальной критики.  

Адепты этого нового, но получившего широкое распространение нарратива считают, что принцип «колониальности» служит ключом к пониманию иудаизма, сионизма, антисемитизма и Шоа. Это приводит к систематическим теоретическим искажениям: концептуальному растворению антисемитизма в расизме, релятивизации Холокоста в числе других преступлений колониализма, демонизации Израиля и игнорированию исламского и арабского антисемитизма.  

Историк из Израиля Анита Шапира справедливо подмечает: «Идеален тот еврей, который стал жертвой»

Демонизация Израиля давно стала обычным делом для представителей этого течения и происходит в разных формах. Часто антисемитские мотивы переносятся непосредственно на Израиль. Например, культовая представительница постмодернистских левых Джудит Батлер говорит о том, что Израиль «убивает детей». Она заставляет вспомнить легенду о еврее, обреченном на вечные скитания, когда обвиняет евреев в том, что, защищая национальное государство, те предают свою сущность, которая состоит в том, чтобы жить в диаспоре, оставаясь в зависимости от других. Историк из Израиля Анита Шапира справедливо подмечает: «Идеален тот еврей, который стал жертвой». 

Тут происходит пресловутое уравнивание национал-социализма и Израиля. Последний якобы продолжает дело национализма, которое довело до Холокоста, в связи с чем видные приверженцы постколониальной теории прибегают к гротескным аналогиям. Если верить им, ситуация в секторе Газа или на Западном берегу реки Иордан напоминает нацистские концлагеря или Варшавское гетто. По Рамону Гросфогелю, сионизм — это «гитлеризм», а евреи устраивают «охоту на палестинцев». В борьбе с Израилем «на карту поставлено будущее человечества». «Победа палестинцев», согласно его антисионистской идее искупления, «приведет человечество к более высокому уровню осознанности». 

Израиль рассматривается как воплощение всех колониальных преступлений Запада, «уничтожающий коренной народ», то есть палестинцев. Американская активистка Линда Сарсур даже допускает, что еврейские поселенцы, все якобы белые, заслуживают расчеловечивания. Говоря о сионистах, она предупреждает: «Если вы… пытаетесь придать угнетателю человеческое лицо, это проблема». На таком фоне не так уж удивительно, что лондонский профессор Гилберт Ачкар, который еще в июне 2022 года участвовал в конференции “Hijacking memory” («Захватывая память»), организованной Центром исследований антисемитизма (ZfA) и Форумом Эйнштейна, назвал массовое убийство, совершенное ХАМАС 7 октября, не иначе как «отчаянным в некотором роде актом отваги». 

Манихейские формулировки ведущих ученых явно подразумевают, что существует только одна жертва и только один виновник

Более изящная стратегия состоит в демонизации Израиля, завуалированной гуманистическими соображениями с помощью дереализации антисемитского насилия, как это делается в популярных «контекстуализациях» октябрьского погрома. В открытом письме, подписанном ведущими приверженцами постколониальной теории, такими как А. Дирк Мозес и Михаэль Ротберг, а также главой ZfA Штефани Шюлер-Шпрингорум, говорится: «75 лет изгнания, 56 лет оккупации и 16 лет блокады сектора Газа привели к возникновению спирали постоянно ужесточающегося насилия, остановить которое может только политическое решение». 

Арабские погромы «Ишува» в 1920–1930-е годы, отказ палестинцев признать еврейское государство, агрессивные войны арабских армий против Израиля и его мирные предложения в 2000 или 2008 годах при этом полностью игнорируются — такого рода манихейские формулировки ведущих ученых явно подразумевают, что существует только одна жертва и только один виновник. 

В основе такой формы демонизации лежит главный методологический и политический недостаток постколониальных исследований. Если следовать идеям Эдварда Саида об ориентализме — ключевом для этого направления мысли концепте, — то Запад в целях самоидентификации изобрел образ отсталого восточного Другого, чтобы в самовосприятии освободиться от своих отрицательных качеств и оправдать притязания на имперское господство. 

Глобальный Юг часто видят исключительно как жертву или бессловесное пространство для проекций

При этом многие работы постколониального направления отличаются двойными стандартами: в них рассматривается только то, как Запад говорит о Глобальном Юге. Вопрос о сущностном содержании не поднимается, любое такого рода высказывание заведомо интерпретируется как часть нелегитимной стратегии колониальной власти. 

Глобальный Юг часто видят исключительно как жертву или бессловесное пространство для проекций, чем концептуально лишают всякой самостоятельности. Исследователь ислама Бернард Льюис иронизировал по поводу «бремени вины белого человека» — варианта чувства собственного превосходства, только с негативным оттенком. Якобы одни белые европейцы могут быть ответственны за все беды мира. 

«Другие», например исламистские режимы и движения, такие как Иран или ХАМАС, обычно даже не упоминаются в качестве действующих лиц. Если же совершенные ими акты насилия или характерные для них отношения власти вдруг, в качестве исключения, становятся предметом обсуждения, их не воспринимают всерьез. Антисемитские заявления представляют как нечто безобидное и оправдывают как риторику отчаявшихся жертв, а соответствующие действия — как реакцию на политику Запада или Израиля. 

В качестве альтернативы часто «колониальной современности» превозносится «многополярный мировой порядок», что придает легитимность авторитарным державам

И даже у вариантов постколониального мышления, считающихся более комплексными, есть подводные камни. Колониальность и либеральная демократия рассматриваются как две стороны одной медали. При этом остается неясным, что должно прийти на смену «колониальной современности». В качестве альтернативы часто превозносится «многополярный мировой порядок» в духе левоориентированного этноплюрализма, что придает легитимность авторитарным державам, таким как Россия, Иран или Китай. Инструментом достижения таких «альтернативных современностей» должна стать «гибридность». Это означает, что (предположительно или реально) колониальные концепты, такие как права человека или демократия, должны быть пересмотрены со специфически этнокультурной точки зрения. Права человека, но в понимании определенной культуры. Или демократия, но «исламская». В таком виде они — желанные цели в борьбе с западной гегемонией. Это приводит к идеологическому союзу между постколониальными левыми и джихадистами — достаточно почитать недвусмысленные заявления таких левых властителей дум, как Джудит Батлер, Сьюзан Бак-Морсс, Вальтер Миньоло или Рамон Гросфогель. 

Впрочем, бóльшая часть представителей левых академических кругов упражняется в отражении критики: они препятствуют процессу познания, создавая видимость невероятной сложности темы. Говорят, что, мол, одной-единственной постколониальной теории не существует. Или что между крайне дифференцированными постколониальными исследованиями и их упрощенным восприятием в активистских кругах лежит пропасть. Однако, несмотря на все внутренние различия постколониальных подходов, почти все вышеперечисленные модели аргументации встречаются настолько часто и, более того, среди таких видных представителей этого течения, что приходится говорить о преобладающем паттерне мышления. 

И наконец, эти ученые часто сами выступают в роли активистов и так себя сами и воспринимают. Они приводят манихейские и до боли упрощенные аргументы, причем не только в открытых письмах против Израиля, которых на сегодняшний день уже столько, что немудрено сбиться со счета. От подобного академического активизма евреям двадцать первого века не приходится ждать ничего хорошего. 

читайте также

Гнозы
en

Бабий Яр: что немцы помнят о Холокосте на территории СССР и стран Балтии

Память о Холокосте в Германии связана прежде всего с Освенцимом. Образы этого лагеря — например, рельсы, ведущие к баракам, — заставляют немедленно вспомнить об истреблении европейского еврейства; среди миллионов людей, которые ежегодно посещают мемориал в Освенциме (музей Аушвиц-Биркенау), много индивидуальных путешественников и туристических групп из Германии. Места резни на территории бывшего СССР и в странах Балтии не вызывают и толики подобного интереса. В Германии практически забыты бесчисленные ущелья и леса Литвы, Украины, Беларуси и западных областей России, где шли массовые убийства. Но почему?

НЕМЕЦКАЯ ВЕРСИЯ

В Германии не забывают об убитых евреях Польши, а также Западной и Юго-Восточной Европы в немецких концлагерях; куда меньше помнят об истреблении советских и балтийских евреев. Но и культура памяти об Освенциме и о Холокосте как таковом также возникла не сразу.1

Память о Холокосте после Второй мировой войны

Тема Холокоста далеко не сразу после войны стала частью политической культуры Германии. Напротив, многие нацисты сделали карьеру в послевоенной ФРГ; а общество долгое время не порицало преступлений нацизма. В ГДР значительное число убийц-немцев предстало перед судом — но государство позиционировало себя как антифашистское, отвергая всякую связь с нацистским режимом. В отличие от ФРГ, в ГДР политические элиты были скорее готовы признать преступный характер войны, которую Германия вела на Востоке, в том числе и по личным мотивам, — но и там в официальных исторических нарративах послевоенного периода для Холокоста места не находилось. Только начало юридической переоценки нацистской эпохи в конце 1950-х и в 1960-х годах заставило западногерманское общество обратиться к этой теме. Среди наиболее важных процессов — громкий суд над Адольфом Эйхманом в Иерусалиме (1961) и франкфуртские процессы по Освенциму в последующие годы.

Однако к началу 1970-х интерес общественности снова угас и с новой силой поднялся только в конце десятилетия, когда в Германии показали американский телесериал «Холокост — история семьи Вайс». В следующем десятилетии были предприняты решающие шаги, которые и сформировали современный подход Германии к теме Холокоста. В речи, произнесенной 8 мая 1985 года, федеральный президент Рихард фон Вайцзеккер впервые назвал окончание войны освобождением, а не поражением, и почтил память различных групп жертв. В так называемом «споре историков», который велся в 1986 и 1987 годах на страницах немецкой прессы, победили те, кто рассматривал ответственность за Холокост как основу идентичности ФРГ. 

Политики в определенной степени последовали совету историков: с 1996 года 27 января стало Днем памяти жертв нацизма. В этот день в 1945 году Красная Армия освободила лагерь смерти Освенцим (Аушвиц-Биркенау) — так что и выбор этого дня подсказывает, что для общественной памяти Германии именно Освенцим стал символом Холокоста. Это нашло отражение и в формуле «Освенцим не должен повториться никогда» (Nie wieder Auschwitz).

Тот факт, что сам Освенцим не был забыт, изначально был обусловлен усилиями бывших польских заключенных. В 1947 году по их инициативе был создан музей. Первоначально он был задуман прежде всего как коммунистический мемориал польского сопротивления, но в 1960-е годы музей приобрел международный статус благодаря серии «национальных выставок», курируемых странами, откуда происходили жертвы преступлений. ГДР отвечала за оформление немецкой экспозиции, которую можно увидеть и сегодня. Наконец, в 1968 году впервые была показана выставка, посвященная убийству евреев.

Без места

Для немецкого общества не существует символа истребления советских евреев, сравнимого с образом Освенцима. Если об этой странице Холокоста что-то и знают, то прежде всего о массовом убийстве в Бабьем Яру2, совершенном членами СС, военнослужащими вермахта и сотрудниками немецкой полиции совместно с украинскими сообщниками 29 и 30 сентября 1941 года возле только что захваченного Киева. За два дня они расстреляли более 33 000 евреев. Это крупнейшая резня за все время Холокоста показывает, что главную роль в преступлениях Германии на советской земле сыграл вермахт.

Есть несколько причин, по которым многие подобные места — например, Дробицкий Яр под Харьковом и IX форт в Каунасе — почти неизвестны в Германии. Во-первых, жертв Холокоста на территории Советского Союза и аннексированных им областей немцы и их подручные часто не отправляли в газовые камеры, а расстреливали сразу после захвата города или села. Лагеря тоже существовали (можно назвать Малый Тростенец в Беларуси), но не в таких масштабах, как в оккупированной Польше. Бесчисленные места преступлений, часто расположенные на окраинах небольших городов, просто физически исчезли, заросли лесом и травой. Кроме того, еще в начале 1942 года штандартенфюрер СС Пауль Блобель получил приказ устранить следы немецких преступлений, особенно в Польше и Украине.

Во многих случаях сделать это не удавалось. Но после 1945 года советское государство не поощряло память о том, что происходило в этих местах во время Второй мировой войны, — в отличие от польского правительства, которое сохранило память об Освенциме. В Советском Союзе воздвигали монументальные памятники, прославлявшие победу в Великой Отечественной войне и героизм советских людей. Эта культура памяти не оставляла места для тех, кто находился во власти немцев и их подручных, тех, кто не имел возможности защищаться.

Без голоса

Люди со всей Европы, выжившие в Освенциме, писали и рассказывали о пережитом. Их голоса постепенно становились достоянием общественности. Яркий пример этого — итальянский писатель Примо Леви, чье произведение «Человек ли это?» было опубликовано в Германии в 1958 году. Кроме того, некоторые из тех, кто выжил и говорил по-немецки, регулярно выступали публично как свидетели истории. Советское еврейство было лишено подобного голоса. Это еще одна причина, по которой трагедия евреев из СССР и стран Балтии менее известна в Германии по сей день. 

Свидетельств не хватало, потому что очень мало кому удавалось выжить при массовом расстреле. Кроме того, сыграла роль советская маргинализация еврейских нарративов. Отчасти она связана с антисемитизмом, распространенном в Советском Союзе, — но основная причина в том, что специфика еврейского опыта не вписывалась в господствующее представление о советских народах, равно пострадавших от немецких фашистов. Если в 1943 году еще мог выйти очерк Василия Гроссмана «Украина без евреев»3, то после войны таким текстам уже не было места.

Очерк, который Гроссман написал, когда в качестве военкора рассказывал о продвижении Красной Армии на Запад, ярко демонстрирует контраст между опытом украинцев и опытом евреев. Украинскому народу пришлось оплакивать бесчисленных жертв немецкой оккупации: «Ни в одном украинском городе или селе нет такого дома, где бы вы не услышали негодующего слова о немцах, где бы за эти два года не были пролиты слезы, где бы не посылали проклятий немецкому фашизму; нет дома без вдов и сирот. Эти слезы и проклятия впадают притоками в большую реку народного горя и народного гнева — днем и ночью плывет ее страшный и скорбный гул под украинским небом, почерневшим от дыма пожаров». 

Но среди украинского населения, пишет он, остались те, кто мог рассказать свои истории. Уникальность преступления против евреев заключалась в том, что они были уничтожены «только потому, что были евреями». Он пишет об истребленных, опустевших деревнях: «Но есть на Украине села, в которых не слышно жалоб, не видно заплаканных глаз, где тишина и покой, и я подумал, что так же, как молчат козары, молчат на Украине евреи. Нет евреев на Украине. […] Народ злодейски убит». 

Кроме того, атмосфера холодной войны осложняла выжившим советским евреям и их потомкам путь к западной общественности. Роман-эпопея «Жизнь и судьба» Гроссмана, в котором он так впечатляюще описал гибель еврейского населения СССР, был опубликован в Германии только в 1984 году — с большим риском, после того как он стал жертвой цензуры в Советском Союзе4.

Без внимания

Но и на те немногие голоса, которые все же прозвучали, в Германии не обращали особого внимания. Так было, например, с артисткой Диной Проничевой, одной из немногих, выживших в Бабьем Яру. Она выступала как свидетельница на процессе против Куно Каллсена и нескольких других эсэсовцев, когда они отвечали за свое участие в убийствах на окраине Киева перед западногерманским судом в Дармштадте. 29 апреля 1968 года она рассказала о пережитых ею чудовищных событиях, но немецкая общественность не проявила особого интереса. Только местная газета Darmstädter Echo отозвалась подробной статьей5. Другие свидетельства, опубликованные позже в ФРГ, например, дневник писательницы Марии Рольникайте о Вильнюсском гетто, практически неизвестны в Германии по сей день6.

И здесь мы подобрались к еще одной причине, по которой убийство советских евреев занимает так мало места в политике памяти Германии, — к вытеснению своей вины. Война против Советского Союза следовала иной логике, чем война на западном фронте. Антибольшевизм нацистов сохранился в ФРГ в форме нового республиканского антикоммунизма в контексте западной интеграции. По окончании войны принято было говорить о «походе на Россию», а большинство солдат не считали себя преступниками, хотя вермахт с самого начала вел настоящую войну на уничтожение. Воспоминания о войне на Востоке были сфокусированы на «Сталинградском мифе» о страданиях немецких солдат, преданных собственным руководством в сталинградском котле. Этот миф перекрывал другие аспекты войны, о которых виновные, как правило, молчали даже в своих семьях7. В Германии сильна была вера в то, что вермахт (в отличие от СС) был «чист» и не участвовал в Холокосте. О чем свидетельствуют публичные протесты и в целом крайне эмоциональная реакция, с которой были встречены выставки Гамбургского института социальных исследований в 1995-1999 и 2001-2004 годах. Там были представлены документы, доказывающие ведущую роль немецких вооруженных сил во множестве преступлений в Восточной Европе — включая Холокост8.

Свести память о попытке уничтожить еврейство Европы к памяти об Освенциме было во многом удобно: таким образом круг преступников можно было ограничить эсэсовцами, занимавшимися усовершенствованием технологий безликого массового убийства в лагерях. Выставки, посвященные вермахту, подкашивали этот нарратив, показывая тесную связь между войной на уничтожение и Холокостом, в том числе и на территории СССР. Они заставили широкую общественность пересмотреть свои взгляды — однако правые и консервативные круги не были готовы к этому даже в 1990-х и начале 2000-х годов. Даже тогда они выступали против того, чтобы найти преступлениям вермахта место в политике памяти.

Восприятие войны с Советским Союзом в Германии продолжает меняться. По случаю восьмидесятой годовщины нападения на СССР федеральный президент Франк-Вальтер Штайнмайер произнес речь, которая привлекла большое внимание прессы. Он указал на невероятные масштабы войны на уничтожение на восточном фронте и отметил, что многие ее события до сих пор слишком малоизвестны в Германии. При этом он упомянул и расстрелы еврейского населения на оккупированной немцами территории Советского Союза9. Остается надеяться, что в ближайшие годы представления жителей Германии о Холокосте перестанут ограничиваться Освенцимом и другими концлагерями.


1.Hansen I. "Auschwitz: Never Again!" The Creation of a Symbol and the Everyday Life of a Memorial Site 1945–1955. Göttingen, 2015 
2.Относительная известность Бабьего Яра подпитывается разными источниками. Во-первых, расстрел фигурировал во второй серии американского телесериала «Холокост — история семьи Вайс», который транслировался в Германии в январе 1979 года по центральному телеканалу ARD. Во-вторых, немецкоязычная писательница Катя Петровская несколько лет назад снова напомнила об этом преступлении широкой публике: в повести «Возможно, Эстер», за которую  она получила престижную премию Ингеборг Бахманн в 2014 году, она пишет о своей прабабушке, которая была убита в Бабьем Яру. 
3.Очерк был опубликован в московской ежедневной еврейской газете «Эйникайт» («Единство») в двух номерах (за 25.11.1943 и 2.12.1943) на идише. Газета была закрыта в 1948 году. Перевод с идиша на русский Рахили Баумволь можно прочесть здесь [доступ: 24.9.2021]. 
4.Полная версия, которая была опубликована только в 2007 году, вызвала больший ажиотаж в немецкой прессе. 
5.Статья «In der Grube den Fangschüssen entkommen. Erste russische Zeugin berichtet im Kommando-Prozeß über das Massaker bei Kiew», Darmstädter Echo, 30.4.1968, S. 8; также в журнале Osteuropa, 71, 1–2 (2021), S. 59–61. Только в 2021 году ее показания были полностью напечатаны в немецком переводе: «Aussage der Zeugin Dina Proničeva, Kiew»: Osteuropa, 71, 1–2 (2021), S. 47–57. Об истории ее показаний см. в том же журнале: Berkhoff. K.S. Aussage in der Heimat der Täter. Dina Proničeva im Callsen-Prozess. Osteuropa, 71, 1–2 (2021), S. 41-46. 
6.Morina C. Legacies of Stalingrad: Remembering the Eastern Front in Germany since 1945. Cambridge, 2011. 
7.Wette W. Stalingrad. Mythos und Wirklichkeit einer Schlacht. Frankfurt a. Main, 2012. 
8.Hartmann C., Hürter J., Jureit U. Verbrechen der Wehrmacht. Bilanz einer Debatte. München, 2005. 
9.Выступление федерального президента Франка-Вальтера Штайнмайера 18 июня 2021 года в Берлине переведено на русский язык [последний доступ: 24.9.2021] 

Подготовка этой публикации сделана при поддержке:

 

 

 

 

При содействии Совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений

 

 

читайте также
Gnose

Остарбайтеры

Среди забытых жертв национал-социализма — «остарбайтеры», граждане Советского Союза, депортированные во время войны на принудительные работы в Германию. Даже сегодня, 75 лет спустя, их судьба в тени забвения.

Gnose

Пакт Гитлера–Сталина

23 августа 1939 года гитлеровский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и сталинский нарком иностранных дел Вячеслав Молотов подписали в Москве договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Пакт Молотова-Риббентропа, в западной традиции именуемый пактом Гитлера-Сталина, заложил основу для начала Второй мировой войны в Европе.

показать еще
Motherland, © Таццяна Ткачова (All rights reserved)