В воюющей России cancel culture — «культура отмены» — объявлена одним из главных пороков так называемого «коллективного Запада». В марте 2022 года Владимир Путин попытался защитить Джоан Роулинг, которая якобы пала жертвой cancel culture из-за своих комментариев о трансгендерных людях и в той же речи обвинил западные страны в попытках «отменить» русскую культуру. С тех пор провластные СМИ подробно освещают едва ли не каждый отказ от исполнения музыки русского композитора, каждую отмену спектакля с участием артиста из России или перенос выставки русских художников. Сама Роулинг, к слову, ответила президенту РФ резкой отповедью по поводу начатой им войны.
В то же время «культуру отмены» — правда, уже с других позиций — критикуют и многие представители российской оппозиции. Обычно это происходит тогда, когда их самих или их единомышленников публично осуждают (обычно в социальных сетях) либо за какие-то высказывания (в основном, связанные с этносоциальной или ЛГБТК-проблематикой), либо за неприемлемые действия — как правило, сексуализированного характера.
В Германии тоже идут активные споры о «культуре отмены». По мнению Адриана Дауба, профессора сравнительного литературоведения Стэнфордского университета, и немецкие консерваторы, и многие российские либералы, и Владимир Путин в своих тревогах следуют за дискурсом, сформированным американскими правыми политиками. Дауб родился в Кельне в 1980 году, сделал научную карьеру в США и в 2022 году выпустил в Германии книгу “Cancel Culture Transfer” с подзаголовком «Как моральная паника охватывает мир».
Как пишет Дауб, уже в 1980-е годы американские правые стали из уст в уста передавать истории о том, как активисты, студенты и даже профессора левых взглядов «ограничивают свободу высказывания». Именно эти истории, часто плохо проверенные и обросшие невероятными подробностями, в итоге породили представление о наступлении «культуры отмены». А главное, по мнению Дауба, — оказалось, что страх перед ней мобилизует сторонников консервативных взглядов по всему миру куда эффективнее, чем любая другая повестка. В интервью изданию RiffReporter Дауб рассказывает о том, что в реальности представляет собой «культура отмены».
Термин «культура отмены» появился всего пару лет назад. Что он означает?
Вопрос непростой, и разные люди ответят на него по-разному. Это значит — дивестировать, перестать уделять внимание. Само понятие «отменять» употребляется в этом смысле уже некоторое время, но с недавних пор пользуется особенной популярностью, возможно, еще и потому, что допускает множество интерпретаций. Раньше «отменить», «закэнселить», означало, прежде всего, «прекратить отношения с кем-то». А вот словосочетание «культура отмены» появилось не так давно и в первую очередь использовалось в социальных сетях, таких как Twitter, Tumblr и Reddit. Это был такой способ эмоциональной саморегуляции в диалоге, когда люди подвергались неоправданным личным нападкам, типа: «Ладно, вы все правы, но что-то тут какая-то культура отмены началась, давайте все немного успокоимся». То есть некая форма самокритики в левой среде.
Как это словосочетание стало общеупотребительным?
Это произошло в 2018–2019 годах, когда термин подхватили традиционные СМИ и он быстро стал ассоциироваться с тем, что раньше называли политкорректностью. А затем этим же словосочетанием вдруг стали описывать и ситуации, когда каким-то людям отказывают в участии в мероприятиях, прекращают издание их книг, убирают из университетского расписания учебные курсы. Сегодня это уже просто модное выражение, которым правые либеральные интеллектуалы попрекают, в первую очередь, молодых людей с небелым цветом кожи и часто в связи с другим термином — «политика идентичности», который в настоящее время тоже используется и к месту, и не к месту и которому никто так и не удосужился дать нормальное определение.
Значит, в Америке это словосочетание используют преимущественно республиканцы?
Началось все с The New York Times и The Atlantic, которые относятся, скорее, к леволиберальной прессе. То есть это по сути своей — либеральный дискурс. Если бы его распространяли только правые блогеры, губернатор Флориды или Дональд Трамп, то это не обсуждали бы повсеместно.
Насколько я помню, Трамп использовал этот термин примерно с 2018 года, и в итоге это понятие закрепилось в лагере его сторонников.
Несложно догадаться, каким образом Дональд Трамп обнаружил это словосочетание. Он начал произносить его вслед за дикторами Fox News, которые внезапно полюбили выражение и стали использовать его настолько свободно и по любому поводу, что аж дух захватывает. По их мнению, «отменялось» буквально все. Сначала — детские книги; этот пример, впрочем, стал классикой еще во времена споров о политкорректности. Но потом очень быстро дело дошло и до нефтяной промышленности, и до Владимира Путина. Ежедневно можно было увидеть заголовки вроде «Культура отмены добралась и до …» кого-нибудь или чего-нибудь еще. Думаю, Дональд Трамп читал все это и однажды решил: «О, это нужно использовать». Не с него этот дискурс начался, но он — бенефициар, или конечный пользователь, который, скорее всего, даже не понимает толком, что все это значит, потому что канал Fox News намеренно уничтожил любые смыслы, которые нес в себе этот термин.
Не с Трампа начались разговоры о «культуре отмены», но он — их бенефициар
«Культура отмены» чаще всего упоминается в связи с университетами. Вы могли бы привести примеры, когда люди сильно пострадали за выражение собственного мнения?
Мне известно всего несколько таких случаев. Причем удивительно, что несмотря на очень похожие ситуации, только некоторые из них считались проявлением «культуры отмены». Действительно, бывало, что людей увольняли. Например, Джордж Чиккариелло-Махер, учившийся в Дрексельском университете в Филадельфии, был исключен за твит: All I want for Christmas is white genocide («На Рождество я хочу только одного — белый геноцид»). Это была провокация в адрес каких-то ультраправых, которые постоянно нападали на него в фейсбуке. Получается, что это была такая «отмена» справа. Но инициатором были не разгневанные студенты, а несколько правых троллей, которые довели это до сведения администрации университета, которая в рамках поспешной заботы о собственной репутации просто выгнала его.
И, кажется, такое происходит довольно часто. Например, на память приходит случай с сотрудницей интернет-корпорации IAC Жюстин Сакко, которая в 2013 году перед рейсом в ЮАР написала расистский твит: «Лечу в Африку. Надеюсь, я не заражусь СПИДом. Шучу. Я же белая!» и выключила телефон. К моменту, когда ее самолет приземлился в ЮАР, она уже была безработной. На самом деле с ситуацией здесь не справился ее работодатель. Никто из представителей ее фирмы не выступил с заявлением: мол, мы все тщательно проверим, у нас для этого есть внутренние процедуры. Так что даже эти истории, уже ставшие классическими, зачастую иллюстрируют в первую очередь какие-то институциональные провалы, а не всеобщую патологию интернета. Кстати, сейчас Сакко возглавляет отдел коммуникаций в The Match Group, бывшей дочерней компании IAC.
Если о чем-то говорят как о «культуре», это значит, что речь о преобладающих настроениях, например, в университетах. Как можно охарактеризовать эти настроения? Вы преподаете в Стэнфорде, этот университет считается левым. Что у вас с атмосферой, боятся ли там высказывать свое мнение из-за возможных последствий?
Конечно, в любом университете могут прозвучать мнения, которые, скажем так, будут иметь последствия. И зная, что с этими коллегами и студентами вам еще предстоит общаться в течение многих лет, вы, конечно же, думаете, что говорите. Но, если честно, именно это я подразумеваю под словом «вежливость». Я бы не сказал, что общекультурная атмосфера стала более мрачной, просто культура продолжает затрагивать все новые и новые вопросы. 20 лет назад можно было говорить какие-то трансфобные вещи, а сегодня — уже нет. Но у меня нет ощущения, что при этом под вопрос действительно ставится какое-то мировоззрение или целая исследовательская область. Говорю это как человек, преподающий не только гендерные исследования, но и курсы по Канту и Гегелю. Конечно, иногда учащиеся кажутся мне глупыми. Им по 19 лет, и иногда 19-летние делают глупости. Но каких-то глобальных изменений я правда не вижу.
Атмосфера не стала более мрачной, просто культура продолжает затрагивать все новые и новые вопросы
В университетах традиционно преобладают левые идеи. Как вам кажется, не были ли раньше дискуссии менее яростными?
Я здесь уже больше 20 лет и уже не раз был свидетелем этих языковых игр, которые как только ни назывались. Мнения в университетах всегда сильно политизированы, а дебаты — всегда активные. Как правило, здесь много молодежи, которая стремится отмежеваться не только от родителей, но и от своих учителей. Поэтому неудивительно, что затрагиваются, в первую очередь, непростые темы, имеющие конфликтный потенциал. В университетской среде довольно четко выражена позиция против Трампа, и тем учащимся, которые, наоборот, поддерживали его, приходилось мириться с тем, что большая часть студенчества не разделяла их мнение. Но невозможно эффективно противостоять угрозе фашизма, заботясь, в первую очередь, о том, как обстоят дела у людей, которых фашизм привлекает.
Студентов левых взглядов часто обвиняют в том, что они чрезмерно чувствительны, называют «снежинками». Так кто «снежинки» в большей степени: левые или правые?
Здесь не мне судить. У меня есть хороший друг и коллега, который пишет много статей в поддержку Трампа, и я все равно с ним общаюсь, но только не об этом, иначе нормально пообедать не получится. Проблема в том, что в США (да и в Германии) определенная форма чувствительности наделяется чертами благородства, и людей, расстроенных из-за происшествий где-нибудь в Огайо или Сиэтле, начинают считать Вольтерами XXI века. И тут я вынужден сказать: эти люди находятся в такой же истерике, как и те, кого они критикуют. Да еще и считают себя лучше прочих.
Людей, расстроенных из-за происшествий где-нибудь в Огайо или Сиэтле, начинают считать Вольтерами XXI века
Вы говорите, что есть своего рода индустрия, которая эту «культуру отмены» производит. Есть сайты, собирающие сотни примеров ее проявления.
Можно с уверенностью утверждать, что ни один такой случай не пройдет незамеченным. С 1970-х годов, если не раньше, крайне влиятельные и богатые правые американские фонды стремятся представить университетские кампусы рассадником левого антиамериканизма. В это вкладываются невероятные суммы денег, и вся эта инфраструктура заточена на то, чтобы зарегистрировать и отметить любой подходящий для этого случай. А если случай не совсем подходящий, его подгонят нужным образом. Разнообразные базы данных по «культуре отмены» — это, так сказать, уже последний отстойник всей этой истории. Нередко скандалы еще и специально спровоцированы. Если посмотреть, кто вообще пригласил того или иного человека выступить в колледже, часто оказывается, что это были те самые фонды. А кто позвонил в The Wall Street Journal с предложением написать о скандале? И это тоже часто представители фондов. Кто финансирует студенческое объединение, пригласившее гостя? Снова эти фонды. Я понимаю, что звучит немного конспирологически, на это и правда так. Кроме того, присоединяясь к этому дискурсу справа, можно неплохо заработать.
Что вы имеете в виду?
Я полагаю, что многие коллеги и студенты участвуют в этом потому, что это прибыльно. Дискурс от этого, конечно, искажается. Это не значит, что каждая конкретная история — ложь, и вполне может статься, что деканату и студентам тоже есть за что стыдиться. Однако, вероятно, следует критически смотреть на то, каким именно образом эта история будет донесена до читателей FAZ, NZZ или Welt.
С 1970-х годов крайне влиятельные и богатые правые фонды стремятся представить университетские кампусы рассадником левого антиамериканизма
В Стэнфорде вы проверяли случайно отобранные истории в одной из таких баз данных. Что вы обнаружили?
В базе данных The College Fix содержится около 600 случаев «отмены», 30 из них — из Стэнфорда. Но 20 из этих записей посвящены одному-единственному инциденту. Один представитель связанного со Стэнфордом консервативного фонда беспрестанно давал интервью на телеканале Fox News: мол, ковид не так уж опасен и ничего такого страшного в смерти бабушек нет. В ответ на это в адрес администрации Стэнфорда было направлено открытое письмо, в частности, от медиков, с просьбой повлиять на то, чтобы подобные заявления не делались от имени всего университета. Этот запрос даже не был удовлетворен. Гуверовский институт нанес ответный удар, назвав инициаторов открытого письма врагами свободы слова. Теперь обе эти стороны считают себя жертвами «отмены», хотя ни с кем ничего не случилось, эпизод забыт, если не считать пострадавшего тщеславия нескольких людей, а список свидетельств якобы надвигающейся катастрофы увеличился. Для меня напрашивается вывод, что слухи о диктатуре общественного мнения преувеличены. Стоит только провести выборочную проверку в тех сферах, где сам разбираешься, как все рушится, словно карточный домик.
В рекламе вашей книги говорится, что вы провели количественный анализ явления.
Невозможно назвать точное число «отмен», потому что соответствующие сайты не утруждают себя тем, чтобы хоть как-то уточнить определение этого феномена. Скажем, в этих списках фигурируют люди вроде Салмана Рушди и его японского переводчика, которого в 1991 году при невыясненных обстоятельствах зарезали в Японии, вероятно, иранские агенты. Это произошло почти за 30 лет до того, как мир узнал о «культуре отмены». И мне вот сложно назвать иранский режим борцом за социальную справедливость. В любом случае, это были не какие-то студенты, увлеченные политикой идентичности.
И в том же самом списке жертв числится, например, Дональд Трамп, так что впору спросить: если считать и его, что мы тогда вообще оцениваем? В этом вся сложность. Есть статистика, где используются единые конкретные критерии — это список группы FIRE (Foundation for Individual Rights in Education). Там учитываются случаи отзыва приглашений на мероприятия. Эти цифры вполне обозримые — около 30 человек в год. Тот факт, что в 6 тысячах университетах США такое время от времени случается и что за этим иногда стоят нетерпимость, интриги и происки недоброжелателей или превратно понятая политкорректность, не служит для меня признаком какой-то эпидемии, волны или цунами, как это иногда называют в Германии.
Невозможно назвать точное число «отмен», потому что борцы с ней не утруждают себя тем, чтобы уточнить определение этого феномена
Когда же вся эта дискуссия перекочевала в Германию? Ведь ваша книга, прежде всего, об этом.
Первые заметные статьи появились летом 2019 года. Насколько я могу судить, в Германии — это действительно старая песня на новый лад с новой красивой лексикой.
Это были в основном репортажи об Америке или речь сразу пошла о происходящем в Германии?
Ход рассуждений всегда один и тот же: началось все в США, а теперь дошло и до Германии. Даже английский термин сancel сulture так и не был переведен на немецкий язык, в отличие от political correctness — которую хотя бы обозначили немецкими словами: politische Korrektheit. С «культурой отмены» все иначе: даже само написание указывает на то, что это нечто американское. И, конечно, это явление сильно связывают с Black Lives Matter, а также с #MeToo, но прежде всего с различными университетскими историями, которые вроде и случились в США, но каким-то образом призваны показать, в какую сторону практически неизбежно движется Германия.
Так что, эта волна уже дошла до нас?
Я не живу в Германии, но считаю, что эта волна и в США-то раздувается, если не создается, самими СМИ, а уж в Германии основание у этого нарратива еще более шаткое. Именно потому, что я бываю в Германии лишь наездами, могу сказать, что споры об «отмененных» названиях шницелей и пирожных я уже слышал, когда мне было 12 или 13 лет. Если в этом и есть некая угроза, то она существует уже 30 лет, и общество с ней как-то справилось. Я знаю мелодию, знаю и текст, и авторов в большинстве случаев знаю прекрасно — они уже 30 лет занимаются этим и, наверное, сами должны помнить, что писали то же самое еще в 1993 году.
По каким каналам эта дискуссия вообще добирается до Германии?
Складывается впечатление, что многие редакторы немецких СМИ сидят в твиттере, подписаны на рассылки персонажей вроде Бари Вайса и Яши Мунка и при этом не понимают, что составляют из этих источников неполную картину, а сами эти люди так зарабатывают деньги. Это как если бы продавец огнетушителей постоянно присылал вам новости про пожары. Еще один лагерь в этой дискуссии — это немцы с университетским образованием, как-то раз в 1988 году побывавшие в США и с тех пор полагающие, что хорошо знают, как у них там на кампусах все устроено. В Германии вообще все очень быстро становятся экспертами по Америке. Поэтому такое, несколько схематичное, понимание американских нарративов практически неизбежно. В этом порой нет ничего зазорного, но просто данную страну принято изображать в очень ярких красках, в то время как взгляд, например, на Францию более дифференцирован из-за ее близости и разнообразия связей.
В Германии все очень быстро становятся экспертами по Америке
Какую роль в «культуре отмены» играют социальные сети? Разжигают ли они страсти больше до необычайно высокого градуса, возводя какие-то локальные истории сразу в ранг международных событий?
Безусловно, это тоже часть проблемы, но и здесь нужно быть осторожным. С одной стороны, социальные сети, такие как твиттер или фейсбук, могут нагнетать возбуждение, что мы и наблюдали при освещении событий 6 января 2021 года в США. Но одним только этим фактором нельзя объяснить весь ход дискуссий о современной культуре. Ведь каждый, кто когда-нибудь читал письма в редакцию, знает, что даже раньше, еще когда нужно было пользоваться конвертом с маркой, в газеты иногда писали абсолютно сумасшедшие люди.
В сегодняшней дискуссии интересно то, как к социальным сетям относятся наши работодатели. Именно работодателям важно объяснить вот что: если сотрудник сказал что-то, чего, возможно, говорить не стоило, и на вас обрушивается шквал критики, нельзя просто дернуть стоп-кран и этого сотрудника уволить. Вместо этого можно, например, сказать: «Вот тебе адвокат, от твиттера пока держись подальше, аккаунт фирмы пусть ведет кто-то другой. Возьми отпуск на три дня». А если будут последствия, дальше пусть все идет через стандартные каналы коммуникации и с необходимой юридической поддержкой. Если смотреть под таким углом, то это вовсе не проблема культуры, а, по сути, вопрос трудовых отношений. Получается, что дело не в какой-то толпе недоброжелателей из твиттера, а в том, как работодатель на них реагирует.
В Германии профессора, в любом случае, так просто уволить не получится.
Если вспомнить о самых известных примерах «отмен», всплывающих вновь и вновь, то ни в одном из этих случаев речь не шла о представителе прекариата. Это либо главный редактор, либо заведующий кафедрой профессор, либо крайне важный журналист, либо сверхбогатый комик, либо автор детских бестселлеров. Людей, для которых «отмена» означала бы потерю средств к существованию, среди них не бывает как раз потому, что в таком случае придется учитывать экономический аспект. Придется задать конкретные вопросы: «Как стабилизировать трудовые отношения?», «Обязан ли работодатель предоставить работнику юридическую консультацию?» Вместо этого спрашивают: «Что за молодежь у нас такая?». И обсуждают «отмену» звезд стендапа вроде Луи Си Кея и Дейва Шаппелла или, например, представителя АдГ Бернда Лукке, то есть людей, у которых, вообще-то, в итоге все в полном порядке. Говорят, Дейв Шаппелл как-то заметил, мол, если «отмена» — это то, что происходит со мной сейчас, то давайте, отмените меня еще разок.
