«Швецией второй волны» называет Швейцарию политолог из Бернского университета Маркус Фрайтаг. С весны 2020 года он участвует в исследовании, в рамках которого было опрошено 18 тысяч жителей Германии, Франции, Великобритании, Испании и Швейцарии. Ученые хотели понять, чем различалась реакция разных обществ на пандемию коронавируса и связанные с ней ограничения. Оказалось, что действия правительств мало зависят от их партийной принадлежности и идеологических предпочтений общества. Срабатывают более глубинные механизмы.
Весной 2020 года швейцарские власти действовали почти так же жестко, как правительства других стран, но осенью ограничились куда более мягкими мерами, похожими на введенные ранее в Швеции. Либеральный подход, возобладавший в какой-то момент в обеих странах, Фрайтаг объясняет традиционной верой местных властей в сознательность своих граждан. Но на практике швейцарцы, по мнению исследователя, оказались не подготовлены к рациональным действиям в кризисной ситуации. В результате по уровню смертности от коронавируса к концу второй волны Швейцария приблизилась к Франции и Италии, которые обгоняли ее по этому печальному показателю все первые месяцы пандемии. И все равно число противников жестких ограничений остается в этой стране выше, чем в среднем по Европе, — до четверти от всех граждан.
Швейцарский пример вновь заставляет задуматься о том, что важнее в борьбе с «короной»: снижение числа смертей здесь и сейчас или сохранение долгосрочной стабильности в обществе? «декодер» публикует сокращенную версию интервью Маркуса Фрайтага швейцарскому еженедельнику Das Magazin, выходящему приложением к газете Tages-Anzeiger.
Das Magazin: Профессор Фрайтаг, с самого начала пандемии вы проводите опросы в различных европейских странах. Их итоги пока не опубликованы, но не могли бы вы поделиться с нами какими-нибудь выводами?
Маркус Фрайтаг: Среди прочего мы хотели выяснить, что люди думают о пандемии и как справляются с ней. Результаты показывают, что бороться с вирусом людям в первую очередь помогает добросовестность: респонденты, которых можно охарактеризовать как «ответственных» и «надежных», меньше болеют, требуют более жестких политических мер для сдерживания пандемии и проявляют меньше снисхождения по отношению к нарушителям противоэпидемических правил. Респонденты с чертами так называемых «экстравертов» более склонны нарушать эти правила и заражаются чаще, то есть могут усугубить дальнейшие волны пандемии.
Зависит ли отношение к пандемии от политических убеждений?
Широко распространено мнение, что сторонники левых взглядов ставят здоровье человека выше экономики, в отличие от правых. Но, как показывают наши опросы, на уровне правительств политическая позиция едва ли оказала значимое влияние на то, как государства боролись с пандемией. Все они в тот или иной момент начинали действовать так же, как и их товарищи по несчастью, пусть левые правительства и реагировали немного более оперативно, чем правопопулистские. Трампа, Болсонару и Джонсона объединяет то, что они поначалу недооценили серьезность ситуации и в своей риторике легкомысленно умаляли опасность коронавируса.
Пандемия была временем правительства. Теперь наступает время оппозиции
Говорят, что кризис — это время правительств. Так и есть?
Политологи любят говорить о феномене внутреннего сплочения (rally around the flag): в кризисной ситуации люди ищут защиты и убежища, и обычно это выражается в повальной патриотической поддержке руководства страны вне зависимости от политических пристрастий. Люди смыкают ряды, чтобы противостоять врагу, поэтому да, вы правы: кризис — это звездный час власти.
Но не во всех странах власти одинаково хорошо справились с пандемией. Какие государства действительно справились?
У меня встречный вопрос: а что такое «лучше»? Что значит «хорошо справиться»?
Давайте возьмем такой показатель, как «низкая смертность». Кто лидирует в этом отношении?
Конечно, азиатские страны. У них больше опыта борьбы с пандемиями, а коллективистская структура общества позволяет властям прибегать к авторитарным мерам. Из стран условного «Запада» можно, пожалуй, назвать Новую Зеландию, Австралию и — с оговорками — Финляндию.
Почему именно их?
Судя по всему, решающую роль сыграли пять факторов: доверие к действиям властей, выгодное географическое положение, низкая плотность населения, четкая и последовательная риторика правительства, работавшая на сплочение нации, и высокий уровень цифровизации.
В период пандемии люди критиковали тех, кто принимал решения, а не саму демократию
Мы наблюдаем возрождение наций: в пандемию каждая страна действовала по своему усмотрению. Эта тенденция сохранится?
Все верно: как только разразился кризис, страны начали самостоятельно принимать необходимые меры, чего от них и ожидало население, — вспомним еще раз феномен rally around the flag. Стали закрываться границы, а государства занялись разработкой собственных планов действий. Но быстро стало понятно и то, что для борьбы с вирусом нужны совместные усилия. Характерные примеры — производство и закупка вакцин или разработка прививочного сертификата. Процессы интернационализации ушли слишком далеко [чтобы их остановить].
Правда ли, что с пандемией лучше всего удается справиться странам, которыми руководят женщины?
На самом деле мы не видим ничего, что убедительно подтверждало бы это распространенное мнение, которое приобрело популярность благодаря действиям премьер-министра Новой Зеландии Джасинды Ардерн во время пандемии. Французский историк Пьер Розанваллон писал, что хорошим лидером государства будет ответственный, компетентный и последовательный человек, который «говорит без обиняков» и честно рассказывает людям о факторах, определяющих непредсказуемость ситуации. Мне кажется, что поведение Ардерн соответствует этому описанию.
Навредила ли пандемия демократии?
В политологии различают специфическое и генерализованное доверие. Специфическим называют доверие к конкретным акторам, а под генерализованным понимается доверие к политической системе, демократии или нации в целом. Генерализованное доверие — залог политической стабильности. В период пандемии мы наблюдали прежде всего кризис специфического доверия: люди критиковали тех, кто принимал решения, а не саму демократию.
Говорят, что без коронавируса Трамп бы снова выиграл выборы. Какая европейская политическая сила сможет извлечь дивиденды из пандемии?
В краткосрочной перспективе, конечно, выиграют те правительства, которые смогут быстро разрядить ситуацию. Однако, как я уже говорил, уровень доверия быстро падает: люди начинают обращать внимание не на защиту от внешних угроз, а на действия внутри страны. В условиях финансового кризиса популярность внезапно приобретают другие голоса, например те, кто уже давно предупреждал о высоком госдолге. Перефразируя уже упомянутый принцип, можно сказать, что после кризиса наступает время оппозиции.
Противники ограничений воплощают собой политический нигилизм
Вопрос, с которым столкнулись все страны: что хуже — ограничение прав и свобод, замедление экономики или высокая смертность? Как решается подобная дилемма?
С точки зрения философии и этики можно сказать так: я могу ограничить свои собственные права, если тем самым помогу многим другим. Сложнее решить, действительно ли краткосрочный негативный эффект пандемии для общества страшнее, чем долгосрочные последствия, вызванные рецессией или психическими расстройствами. В конечном счете все сводится к вопросу из области «реальной политики»: здоровье или экономика? Германия выбрала здоровье, ограничила права и свободы, затормозила экономику — и все равно не смогла избежать большого числа смертей.
Часто говорят о том, что коронавирус расколол общество. Это правда? Есть ли доказательства этого?
В ходе исследования мы спрашивали: «Вы считаете ограничительные меры слишком жесткими, оптимальными или недостаточно жесткими?» Если посмотреть на динамику ответов в разных странах Европы, то становится ясно, что до 15% людей считали, что запреты «слишком жесткие», примерно половина — что запреты «недостаточно жесткие», и от 30 до 50% (в зависимости от волны пандемии) считали их «оптимальными». Исходя из этого я могу сказать, что мы имеем дело не с расколом общества, а с шумным меньшинством, недовольным жесткостью принятых мер.
Что вам известно о противниках коронавирусных ограничений?
Исследования дают основания полагать, что среди протестующих уровень доверия к власти очень низок, но они не относятся к сторонникам какой-то конкретной партии. Кроме того, они очень скептически смотрят на то, как работает демократия, но при этом отвергают и авторитарные формы правления — то есть воплощают собой политический нигилизм.
Правительство аргументировало свои действия заботой о «ментальном здоровье народа»
Когда пандемия началась, все вокруг стали предлагать свои решения: и экспертные центры, и отраслевые объединения, и даже пользователи твиттера. К кому прислушивались власти: к представителям экономики, науки или общества?
Мне кажется, на разных этапах внимание уделялось различным группам влияния. Прислушиваясь к ученым, вводили локдауны; прислушиваясь к бизнесу, отменяли. Показателен пример прошлого сентября, когда под давлением в том числе экономического блока произошло очередное ослабление локдауна (впрочем, стоит отметить, что на тот момент многие специалисты, в том числе эпидемиологи, тоже оценивали ситуацию довольно оптимистично).
А были ли решения, при принятии которых власти ориентировались на мнение людей?
Перед Пасхой [2021 года] немецкое правительство вначале объявило о суровых ограничительных мерах, а затем отказалось от них. Очевидно, это было сделано не по эпидемиологическим соображениям (заболеваемость тогда была высокой) и не под нажимом бизнеса (рестораны все равно остались закрыты), а, скорее всего, с оглядкой на настроения общества. Да и в апреле, когда локдаун начали смягчать, несмотря на превышение по четырем из пяти показателей заболеваемости, которые само же правительство и установило, власти аргументировали свои действия заботой о «ментальном здоровье народа».
А «ментальное здоровье народа» вообще существует?
В своих опросах мы изучаем уровень страха и гнева. Страх заставляет людей искать у государства защиты, гнев же — отдаляет от него, поэтому страх зачастую способствует сохранению системы, а гнев становится для нее угрозой. Выше всего показатели гнева и страха в пандемию оказались в Италии и Испании.
Когда разразилась «испанка», многие тоже говорили, что наука просто стоит на пути прогресса
Чему бы могли научить нас пандемии, случившиеся в истории прежде?
Испанский грипп мог бы научить нас трем вещам: во-первых, насколько важны нелекарственные меры предосторожности, то есть соблюдение дистанции, самоизоляция, ношение масок и личная гигиена. Все эти меры давно известны и просты в применении, но мы почему-то не сразу оценили их. Во-вторых, мы должны были понять, что опасность пандемии нельзя недооценивать. Как и в начале прошлого века, весной 2020 года все тоже думали: «Ну, оказалось не так уж и страшно». И, наконец, в-третьих, мы забыли о том, что к ученым нужно прислушиваться. Когда разразилась «испанка», многие так же говорили, что наука просто стоит на пути прогресса и мешает развитию экономики.
Почему мы об этом забыли?
Потому что никто из нас не застал ту пандемию, а последующие эпидемии в основном обходили нас стороной: ни эбола, ни атипичная пневмония, ни свиной грипп в основном не коснулись европейцев. И наоборот, в Азии люди постоянно сталкивались с этими проблемами, поэтому наработали соответствующий опыт.
Люди будут наверстывать все то, от чего им пришлось отказаться
В заключение давайте поговорим о последствиях пандемии. Стали ли мы сплоченнее?
Инстинкт солидарности просыпается у человека в начале любого кризиса. Продуманная политическая коммуникация может усилить это ощущение, как, например, знаменитая речь Джасинды Ардерн о «единой команде из пяти миллионов новозеландцев». Но я сомневаюсь, что такую сплоченность можно поддерживать постоянно, ведь нельзя забывать, что мы вот уже несколько десятилетий движемся к индивидуализации. Сомневаюсь, что коронавирус что-то изменил в этом отношении, поэтому я скорее жду, что люди будут наверстывать все то, от чего им пришлось отказаться.
На мужчин и женщин ситуация воздействует одинаково?
По результатам опросов мы видим, что мужчины заражались коронавирусом чаще, чем женщины. Женщины чаще поддерживают закрытие границ и относятся к нарушителям ограничительных мер более негативно. Другие исследования показывают, что в пандемию повысился уровень насилия по отношению к женщинам, в первую очередь домашнего насилия. Кроме того, есть свидетельства, что переход на удаленную работу и домашнее обучение вновь сделали семью традиционнее, поскольку забота о детях и бытовые обязанности легли скорее на плечи женщин.
А как пандемия повлияла на экономику?
Скорее всего, пандемия приведет к усилению неравенства: бедные станут беднее, богатые — богаче. Кроме того, пандемия повысила нагрузку на государственные бюджеты, что сужает границы для политического маневра и заставит нас столкнуться с определенными ограничениями. Как говорится, «сначала хлеб, а нравственность — потом». С другой стороны, остается и надежда на то, что кризис окажется катализатором инноваций, которые смогут вернуть нас на путь экономического роста.
Мы все очень и очень недооценили коронавирус
Социолог Андреас Реквиц недавно сказал, что на протяжении последних 50 лет весь мир стремился к прогрессу и повышению эффективности. Этому стремлению теперь конец?
Наблюдения Реквица, что мы вступаем в период стагнации, во многом обоснованны. Но возможен и другой взгляд: ведь пандемия невероятно ускорила некоторые процессы, к примеру, цифровизацию. Да и то, насколько быстро удалось разработать вакцину, стало инновационным прорывом.
Если оглянуться назад, что было главной ошибкой с точки зрения политологии?
То, что все — за исключением вирусологов! — очень и очень недооценивали опасность вируса. Вспомните: в феврале и марте 2020 года мы все думали, что — да, кризис бушует в Китае и, может быть, в Италии, но нас-то точно не коснется. Вначале мы недооценили скорость распространения эпидемии, а потом и устойчивость вируса, который упорно не желает уходить из нашей жизни.